Серебряная подкова
Шрифт:
– Хэерле иртэ, Акбай!
– Хальфин ласково потрепал его мохнатые уши. Хэзер кугалабыз, дустым!..[Доброе утро, Акбай! Сейчас тронемся, дружок! (тат.)] Усадив гостя, он и сам сел на сани в передке.
– Акбай, алга! [Вперед (тат.)] Собаки с радостным визгом кинулись к набережной.
Они были попарно привязаны к длинному ремню - потягу и бежали быстро. Дорога знакома: к устью Казанки - значит, будет свежая рыба.
Поднимая вихри снега на берегу, сани спустились на ровный лед Кабана. Акбай, не ожидая команды, повернул упряжку влево,
Потянулись вмерзшие в лед суда, словно погруженные в зимнюю спячку, лишь вверху, в стройных мачтах, упруго, с надрывным стоном гудел зимний ветер.
Дорога до ближайшей слободы по-прежнему ровная.
Ночной буран, как ни удивительно, высоких сугробов на реке не оставил. Сытые собаки, радуясь простору, летели так, что ветер свистел в ушах.
– До чего же приятный способ передвижения, - восторгался Лобачевский. Начинаю завидовать эскимосам.
Будто крылья за плечами выросли. Уж не завести ли мне подобную упряжку?
– Не советую, - сказал Хальфин, - Дрессировка собак - дело трудное. У меня этим Салих занимается. Лучше давайте чаще вместе на рыбалку ездить. На готовом транспорте.
– С великим удовольствием. При возможности хоть каждое воскресенье, Лобачевский поднял воротник и поправил ушанку.
– Только вот когда привыкну...
Хальфин повернулся к соседу:
– Истосковался я по рыбалке. Зимой - какой клев!
Рыба дремлет, насадкой мало интересуется. Зато летом...
Да и теперь, надеюсь, душу отведем. Окунь и судак ждут нас - не дождутся. Простая блесна с голоду им уклейкой покажется...
Пронзительный крик прервал его. Молодая татарка с ведрами на коромысле отскочила в сторону, испугавшись необычного транспорта. За ней с криками бросились и другие. Ведра на коромыслах заколыхались, выплескивая воду. Акбай прижал уши и недовольно зарычал, пролетая мимо, но женщины уже успокоились и лишь весело смеялись им вслед.
Вскоре сани вкатились в небольшое татарское село Бишбалта - начало большой Адмиралтейской слободы, окруженной высокими дубравами. Жители этого села изготовляли гребные судна на Волгу. Когда-то здесь, в устье Казанки, Петр Великий основал корабельные верфи.
Хальфин остановил упряжку рядом с деревянным сараем, где хранилась галера "Тверь", на которой в 1767 году прибыла в Казань Екатерина Вторая. Тяжело дыша, собаки улеглись на снегу.
– Ибрагим Исхакович, давайте заглянем, - кивнул на сарай Лобачевский. Давно хочу посмотреть на эту галеру.
Сбросив тулуп, он отодвинул доску и ловко проскользнул в отверстие.
В сарае без окон было сумрачно. Зеленая краска галеры еще не стерлась, видна была и позолота на резьбе, украшающей борта. Грузная галера в тесном сарае подавляла своими размерами. Два этажа: верхний - для Екатерины, в нижнем -
– Николай Иванович, - послышался голос Хальфина, - поторопитесь. Мне от собак отойти нельзя, время уходит.
Лобачевский в последний раз окинул взглядом дотлевающую галеру и, также ловко выскользнув из отверстия, осторожно поставил доску на место.
– Пора, пора, Николай Иванович, - торопил его Хальфин.
– Рыбаки все лучшие места займут. Усаживайтесь!
Отдохнувшие собаки устремились вперед, мимо сосен, стоявших по берегу. Тяжелые, обсыпанные снегом ветви чуть покачивались вверху, словно приветствуя проезжающих.
Веселый свист полозьев и речной простор напомнили о далеком детстве, о таком же просторе в Нижнем Новгороде...
– Что за уныние на вас напало, друг мой?
– спросил Хальфин, озадаченный затянувшимся молчанием.
– Уныние?
– очнулся Лобачевский.
– Что вы, туганым...[Родимый, любезный (тат.)] Так ли я сказал?
– Так, так.
– Мысли у меня самые светлые. Вспомнил детство и то, что было в нем хорошего. Ехали мы с дядей из Нижнего в такой же морозный день, и снег так же весело скрипел под санками...
– На рыбалку?
– Нет, в Макарьев, к дедушке...
Собаки вдруг остановились, поглядывая на хозяина.
Вдали, за волжским ледяным простором, виднелись Услонские горы.
– Что? Сговорились дальше не ехать?
– проворно соскочил Хальфин. Молодцы!
– Он протянул руку Лобачевскому.
– Приехали. Мои лошадки помнят место не хуже, чем я. Тут по дну Волги тянется гряда, и в марте крупный окунь выходит на ее вершину - дышать ему легче...
Ну вы, борзые!
Собаки, освобожденные от упряжки, радостно кувыркались по снегу. Под гулкими ударами остро заточенной пешни во все стороны брызнули прозрачные осколки льда.
– Ибрагим Исхакович, дайте-ка я покажу сам, что и с пешней могу справляться...
Лед был крепок и толст. Не раз пешня переходила из рук в руки, пока не были пробиты обе лунки.
Хальфин старательно очистил свою лунку от мелких осколков, поставил на лед низкую складную скамеечку и, выпрямившись, рукавицей вытер мокрый лоб.
– У вас тоже готово, Николай Иванович? Тогда садитесь, только тулуп не вздумайте расстегивать. Через пять минут лишнего тепла как не бывало, выдует, - предупредил он.
Лобачевский засмеялся:
– Вы под стать маменьке.
Размотав лески, наклонились они - каждый над своей лункой. Оловянные рыбешки-блесны закрутились, погружаясь в зеленовато-прозрачную воду. Тишина была такая .что слышалось дыхание мирно спавших собак.
Не прошло и минуты, как Хальфин резко дернул руку вверх, и на снегу, изгибаясь кольцами, забился крупный полосатый окунь.
– С добрым почином, - кивнул соседу Лобачевский и вдруг сам откинулся на скамейке: леска дрогнула, из лунки вылетел и упал на снег окунь поменьше.