Серебряная подкова
Шрифт:
– Будем ли мы в такой радостный день заниматься разбором домашних заданий?
– Отложим, - предложил один воспитанник,
– Успеем, - поддержал другой.
Ибрагимов кивнул им.
– Так пусть же урок наш сегодня песней прозвенит, - сказал он и торжественно продекламировал:
Как весело внимать, когда с тобой она
Поет про родину, отечество драгое,
И возвещает мне, как там цветет весна,
Как время катится в Казани золотое!
О колыбель моих первоначальных дней!
Невинности моей и юности обитель!
Когда я освещусь опять твоей зарей
И
Когда наследственны стада я буду зреть,
Вас, дубы камские, от времени почтенны!
По Волге между сел на парусах лететь
И гробы обнимать родителей священны?
Звучи, о арфа, ты все о Казани мне!
Звучи, как Павел в ней явился благодатен!
Мила нам добра весть о нашей стороне:
И дым отечества нам сладок и приятен.
Так писал Державин, богатырь поэзии, в стихотворении "Арфа", стройном и благозвучном, в каждом слове своем поистине музыкальном. Словесность и музыка - две родные сестры, - с увлечением продолжал учитель.
– Вы, господа, наверное, помните песню Державина:
О домовитая ласточка!
О милосизая птичка!
Грудь красно-бела, касаточка,
Летняя гостья, певичка!
Слышите, какой нежный стих? Музыка перлов!
Мальчики слушали его не шевелясь, по-прежнему стоя навытяжку.
– Садитесь же, господа, садитесь...
Ибрагимов тоже сел.
– Я, кажется, так увлекся, что и не заметил. Покорно прошу снисхождения. Пиитические восторги мои порою сильнее меня самого. Ведь с этими стихами Державина соединено в моем понятии все, что составляет достоинство человека: честь, правда, любовь к добру и к природе, справедливость, преданность отечеству, труд бескорыстный, вера в неисчерпаемые силы российского народа и его светлое будущее, уважение ко всему, что дорого для человечества...
Черные глаза Ибрагимова сияли, весь он точно светился, переполненный радостью. Как любил его Коля в такие минуты!
Арифметика была забыта, урок превратился в задушевную беседу о смысле жизни, о главных обязанностях человека.
– Перед вами открыты все дороги, - продолжал Ибрагимов.
– Но дороги бывают разные. И вы обязаны выбрать из них только те, которые указуют вам честь и разум. И люди на вашем пути повстречаются разные.
Умейте отличать среди них достойных от недостойных.
И не позволяйте себе, уверившись в собственных достоинствах, отнестись к ним свысока, почитая себя вправе следовать в жизни лишь собственными путями, презирая всех с вами не согласных...
Когда немного стемнело и стало как будто уютнее в комнате, рассказ учителя незаметно перешел в оживленную беседу. О чем только не переговорили на этом уроке высшей арифметики: о Москве и Петербурге, в которых учителю довелось пожить, о Ломоносове, о Петре Великом. Вспомнили, как им трудно было начало учения, и решили, что все они теперь, старшие, должны бы на первых порах помочь младшим. Для этого Лобачевскому и другим способным ученикам надлежало посвятить несколько часов для занятий с воспитанниками подготовительных классов.
Ибрагимов был взволнован.
– Молодцы! Принимайтесь же за дело, довольно баклуши бить. Вам самим полезно повторить начала.
он, вероятно, позволит привести в исполнение ваш план.
Ведь скоро приватные экзамены... А вот и звонок, господа. Спасибо вам за этот урок арифметики. До свиданья!
– слегка поклонился он и вышел из класса.
Через день позволение директора было получено.
Ибрагимову удалось уверить Яковкина, что ученики средних классов, зная любовь директора к воспитанникам, хотят помочь ему, учителям и надзирателям в их заботах о младших. Утешив таким образом директорское самолюбие, он сумел начать работу, не дожидаясь решения гимназического совета.
Коля и его товарищи сами объявили в подготовительных классах о своем намерении. Сначала желающих готовить уроки под их руководством нашлось немного, но с каждым днем однокашники этих немногих видели, что те знают уроки лучше и получают меньше щелчков и нулей, и вскоре число подопечных выросло. С наступлением приватных экзаменов пришлось дополнительно заниматься по вечерам с двумя подготовительными классами уже в полном составе.
Общее увлечение захватило и самих учителей. Они пожелали заниматься вне уроков со всеми старшеклассниками, готовя их к университету. Корташевский начал читать курс прикладной математики для самых одаренных учеников.
Коля никогда еще не чувствовал себя так хорошо: читал он много серьезных руководств, расширяющих рамки обязательных знаний, усердно изучал греческий и французский, проводил вечера вместе с младшими учениками да еще успевал и длинные письма писать в Макарьев - матери и дедушке.
* * *
В морозное утро 29 января 1805 года по заснеженным улицам Санкт-Петербурга мчалась карета, запряженная девятью лошадьми. Вот она выехала из города на московскую дорогу, темноватой лентой уходившую в ослепительно белую даль...
Семидесятилетний путник, сидевший в этой карете, кутался в лисий тулуп, спасаясь от холода. Половину своей жизни, более сорока лет, он, вице-президент Петербургской Академии наук, никуда не выезжал, отдавая науке все время. Теперь же вот ехал в Казань, отделенную двухнедельною дорогою от Петербурга. В бумагах, которые вез он в портфеле, говорилось, что "господин - действительный статский советник Степан Яковлевич Румовский, попечитель Казанского учебного округа, выезжает из столицы по высочайшему повелению для обозрения некоторых училищ в Казанском округе". Действительной же целью поездки сего "таинственного визитера"
являлось открытие в Казани университета, учрежденного еще 5 ноября 1804 года.
Ехал он с поручением основать университет, зажечь первый очаг культуры на востоке России. Думая об этом, Румовский забывал тяготы утомительного путешествия.
Перед его взором одна за другой возникали картины давно минувшего прошлого, вырисовывался тернистый путь, который прошла молодая русская наука, прежде чем сумела завоевать признание. И чем больше размышлял об этом, тем скорее хотелось ему добраться до Казани. Карета летела стремительно, лишь по вечерам останавливаясь на короткие для его возраста ночлеги.