Серебряная подкова
Шрифт:
"Выходит, и пылинки в световом луче двигаются по воле бога. Будто нет у него более важных дел, чем швырять их из одной стороны в другую", размышлял тем временем Николаи, спускаясь по лестнице так поспешно словно хотел уоежать от осаждавших его мыслей.
– И некого спросить!
– прошептал он с отчаянием.
* * *
Закончились летние каникулы. В университете уже бы ло вывешено расписание на 1810/11 учебный год а Лоба чевский все еще гостил у матери в Макарьеве: за мизерное вознаграждение готовил он дома для поступления в гим пазию троих барчуков. И хотя новый год был для него
Задумавшись, и не заметил он, как прошел Театраль ную площадь, попал на Грузинскую улицу, застроенную красивыми особняками, затем глухим переулком вышел к своему любимому садику на северной окраине города Уго лок этот всегда притягивал его к себе какой-то необъяснимой, властной силой.
Разгоряченный быстрой ходьбой, Николай снял треуголку и вошел в раскрытую калитку.
Сад располагался на высоком обрывистом берегу Ка занки. Впереди за речкой расстилалась без конца и края луговая долина, покрытая небольшими озерками перелес ками, заросшая вдоль берега кустами тальника Левее вид нелись вдали синеющие вершины Услонских гор и просто ры сверкающей Волги. На этом берегу поблизости возвышался Федоровский бугор, по склонам которого плотно ютились одноэтажные деревянные домики. А на правой стороне утопала в зелени Поддужная - дачный поселок где имели загородный летний дом и Яковкины Весной в половодье, когда речка разливалась версты на три в ши рину, все пространство луговой стороны представлялось морем, по которому разбросано было множество зеленых островков и отдельных высоких деревьев, растущих прямо из воды.
По единственной аллее сада Николай прошел в дальний угол, на заветную скамейку. Тут они часто сидели с Анной.
Это их излюбленное место. Может, она и сегодня сюда заглянет? Обменяться бы новостями, условиться о следующей встрече. Так мало! И так много!
Николай сел на скамейку и тут же оглянулся, потревоженный легким шорохом в кустах акации. Да, к нему приближалась Анна. В легком розовом платье, в шляпе с широкими полями, из-под которой выбивались черные кудри, она была красивой и в то же время чем-то взволнованной.
– Вы?
– поднялся Николай.
Оглянувшись, Анна подошла к нему ближе.
– Кажется, действительно я, - улыбнулась она, задыхаясь.
– Чувствовала, что вы уже здесь. И так спешила...
Сегодня у нас на даче вечер. Приходите... Хорошо?.. Извините, я тороплюсь. Меня, должно быть, ищут.
Анна спустилась по крутому откосу вниз, и тропинка увела ее в заросли дачного сада.
Николай хорошо знал эту загородную дачу Яковкиных.
Три новых деревянных дома, широкий двор с конюшней и постройками, сад, простиравшийся до самой Казанки, густой, огороженный, крепким забором. Из этого сада частенько удавалось Анне проскользнуть и в другой сад, на горе, чтобы встретиться там с Николаем.
На даче всегда было много народу: подруги дочерей, студенты, гимназисты, молодые офицеры. Пили чай прямо в саду, под яблонями, а в ненастную погоду - на террасе.
По вечерам устраивали танцы.
Николаю
Едва дождавшись часа, когда можно было явиться на вечер, Лобачевский поспешил в Поддужную. У калитки сада заметил он Владимира Панаева. Тот был в изящном сюртуке, совсем не казанского покроя, в белом жилете и в шелковых чулках. Однако Николая поразило несоответствие такого наряда с нахмуренным лицом Панаева.
– Что случилось?
– обеспокоенно спросил он.
– Тыне болен?
– Пока что нет, - уныло сказал Панаев.
– Дело хуже, друг. Как бы нас не обыграли.
– Не понимаю.
– Поймешь, когда поздно будет... Илья Федорович надумал дочерям подыскать партии повыгоднее. В Казань приехал барон Врангель. Яковкин уже предложил ему быть экстраординарным профессором правоведения. Чем не жених? Профессор! Да еще и с такой рыцарской фамилией...
Панаев улыбнулся, но глаза его были печальными.
– Сегодняшний вечер - в честь рыцаря. И две дочки на выданье... Соображаешь?
– спросил он.
В это время с террасы послышался голос Яковкина:
– Молодые люди, просим, входите!
На террасе уже собралось человек пятнадцать. Все они были друг с другом хорошо знакомы, но сегодня беседа у них, видимо, не клеилась. Многие с нетерпением поглядывали на садовую калитку. Николай понял: толки насчет нового жениха стали уже известными всем гостям. И поэтому все молчали.
Зато звучнее раздавался уверенный голос нового магистра исторических наук Петра Кондырева. Тот охотно и пространно толковал скучающим барышням, что "любомудрие - мать всех наук и научные истины целиком исходят из нашего мышления, ибо ум - самое изначальное...".
Барышни слушали, переглядываясь, и наконец не выдержали.
– Нам папенька новых золотых рыбок достал!
– воскликнула Параша. Пойдемте, я покажу.
Девушки вскочили с мест и веселой стайкой впорхнули в комнату. Озадаченный Кондырев поднял брови, не закончив проповеди.
В этот момент калитка сада скрипнула и на дорожке ведущей к дому, появился новый гость, незнакомый присутствующим. Это был красивый человек, двадцати пяти лет, в изящном сюртуке светло-кофейного цвета и в белых перчатках, по виду скорее важный чиновник, чем ученый Похоже было, что Яковкин давно уже наблюдал за калиткой из окна, судя по тому, с какой поспешностью выскочил теперь навстречу гостю, рассыпаясь в любезностях.
– Господин Врангель! Егор Васильевич! Пожалуйте!
– восклицал он.
– А мы-то уж и беспокоиться начали.
Пожалуйте, пожалуйте! Моя супруга. Честь имею... А где же дочки?
Поддерживая Врангеля под локоть, сияющий хозяин привел его к остальным гостям:
– Пожалуйста. Имею честь! Егор Васильевич Врангель...
Взаимное представление было закончено, а девушки пе появлялись. Яковкин забеспокоился.
– Пока нам стол готовят, пожалуйте сюда - посмотрим библиотеку моих дочек, - пригласил он гостей в покои барышень.