Серебряные фонтаны
Шрифт:
Джим надулся:
— Как я могу быть кучером? Я больше не могу ездить верхом.
— Мистер Тайсон не садился на лошадь с юбилея старой королевы, — настаивала я. — Его светлость требует, чтобы ты приступил к работе с завтрашнего дня.
Миссис Арнотт смотрела то на меня, то на Джима, ее руки нервно теребили подол передника.
— Ты должен делать то, что велит его светлость, — сказала она ему. — Если он хочет, чтобы ты работал на конюшне, ты должен согласиться.
Месячные Клары пришли на следующий день, в срок и обильно. Рассказывая мне об этом, она плакала от облегчения, я тоже обронила слезинку-другую.
— Это лошади, Джим всегда приходит в хорошее настроение от лошадей.
— И, наверное, он рад еще и тому, что обошлось без ребенка.
— Я не говорила ему, — щеки Клары порозовели. — Раз он даже не спросил...
— Тебе лучше сказать ему об этом, Клара. Я уверена, в глубине души он беспокоится.
Клара зашла ко мне позже, ее лицо выглядело спокойнее.
— Джим сказал, что рад, что младенца не будет — но не только это.
— Не только это — ох, Клара!
— Да, он сказал, что после того, что произошло между нами, будет лучше, если мы поженимся. Сегодня он собирается сходить к пастору насчет оглашения. Он говорит, что незачем это откладывать.
— Клара, я так рада!
— С ним будет нелегко, моя леди, — тихо сказала она. — Я это понимаю, но я люблю его.
Все приготовления были сделаны очень быстро. Тайсоны собирались переехать в село к старшей дочери, поэтому занимаемый ими коттедж освобождался для Джима с Кларой.
— Извините, что я оставляю работу экономки, моя леди, — сказала мне Клара.
— Зачем, Клара? Коттедж стоит всего лишь через двор от особняка.
Ее лицо осветилось улыбкой.
— Я думала, вы не захотите замужнюю экономку. А как быть, если пойдут дети?
— Когда пойдут, тогда и решим, как быть, — твердо сказала я. — Ты уже подумала о том, что наденешь на свадьбу?
Глава сорок четвертая
Клара вышла замуж за Джима в конце ноября, как только прошел срок оглашения. Мод Винтерслоу сшила ей красивое желто-коричневое шерстяное платье с кремовой атласной вставкой, а за шляпкой Клара попросила меня съездить с ней в Солсбери. Мы обошли почти все магазины города, пока я не нашла подходящую и не настояла, что сама выполню ее отделку. Я взяла четыре глянцевых фазаньих пера и пристроила их так, что они загибались ниже коротких полей шляпки и прикрывали щеку. Когда Клара надела шляпку, перья скрыли родимое пятно, и она стала очень мило выглядеть. Слезы потекли по ее щекам, она не смогла выговорить ни слова, а только взяла мою руку и крепко сжала.
Даже Джим приободрился во время свадьбы, но вскоре мрачное настроение вернулось к нему. Было очевидно, что Кларе приходится с ним трудно.
— Мне кажется, что он женился на мне только по одной причине, — сказала как-то она.
— Она имеет значение для мужчин, Клара.
— Да, знаю. Мама сказала мне то же самое. Но хоть иногда бы он говорил мне доброе слово — бывает, что целыми днями молчит, только за ужином скажет: «Подай соль».
— Тебе нужно потерпеть, Клара, — вздохнула я. — Он еще не пришел в себя. А все эта война...
— Да, я сама себе говорю это. Ночью, когда он поворачивается ко
— Обо мне?
— Да, — тихо сказала Клара. — Я представляю, как мучительно было вам — с вашими чувствами к молодому его светлости выйти замуж за его отца, нелегкого человека для семейной жизни. Мама говорила мне, когда нянчилась с Флорой: «Ей непросто, моя Клара, но посмотри, как она старается полюбить его светлость». — Она выпрямилась. — А мне легче, потому что я всегда любила Джима — и мне не нужно пытаться сначала разлюбить другого мужчину.
Когда она ушла, я долго сидела в задумчивости, потому что хоть я и старалась полюбить Лео, но не старалась сначала разлюбить Фрэнка.
Когда на следующий день я пошла в село, то все еще думала о словах Клары. Миссис Чандлер увидела меня и пригласила на чашку чая, а когда мы закончили говорить о Розе и Флоре, о маленьком Роберте ее Эмми, я вдруг спросила ее:
— Миссис Чандлер, каким был его светлость в молодости?
Миссис Чандлер не удивилась моему вопросу. Ее глаза прищурились, она задумалась.
— У него были темные волосы, очень темные, и они всегда немножко курчавились, словно растрепанные ветром. Глядя на него, можно было подумать, что он был бы красивым мужчиной, если бы не горб. — Она вздохнула. — Горб у молодого человека заметнее, конечно. Это кажется ненормальным.
— Ну, а что он из себя представлял? Она слегка улыбнулась.
— Раздражителен — да, раздражителен. Он злился на заикание, из-за которого был вынужден говорить медленно, но это было единственное, что он делал медленно. Он всегда все делал в спешке и считал, что знает все наперед. Он постоянно говорил мне: «Если бы только люди были разумными и сначала рассчитывали, а потом действовали», а я усмехалась про себя, потому что он был из тех, кто никогда не думает перед тем, как сделать! Он был торопливым в молодости. Он был всегда добрым, добрым и великодушным, но не умел думать. Иногда его доброта была глупой — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, — а затем он расстраивался, когда народ вел себя не так, как он ожидал.
— Он и сейчас добр, очень добр, — сказала я. — Когда я прибыла в Истон, все говорили, что он хороший землевладелец.
— Да. Но он давно перестал доверять людям, потому что потерял веру в людей, — голос миссис Чандлер стал сердитым. — Это все из-за нее, первой ее светлости, из-за того, что она сделала — это почти погубило его.
Миссис Чандлер ненадолго замолчала. Она взяла кочергу и свирепо размешала дрова в огне, затем снова взглянула на меня:
— Она была не для него, ему не нужно было жениться на ней. Но, как я уже говорила, он всегда был торопливым. А ее манеры всегда были так милы, что сначала мне казалось, что она любит его. А потом, после... — она запнулась, ее щеки покраснели, словно угли в печи.