Серебряные фонтаны
Шрифт:
— Я не это имел в виду, Эми, ты и сама понимаешь. Забавно, в прошлом я всегда думал, что впереди у меня бесконечные годы, хотя предполагал, что их легко может оборвать несчастный случай. В последнее время мне кажется, что он не обойдет меня. Эми, если что-нибудь... случится... ты обещаешь мне сделать одну вещь?
— Да, если смогу.
— Ты расскажешь Флоре правду — кто был ее отцом? — Я не ответила сразу, и он решительно заявил: — Нужно, чтобы это сделала ты, или она узнает от кого-нибудь другого. Ее происхождение — не секрет, разве не так? Мне будет приятно знать, что иногда она будет вспоминать обо мне. Но это нужно не только мне, но и ей тоже. Ребенок должен знать, кто его отец.
— Да, я расскажу ей, — кивнула я, соглашаясь. — Спасибо.
— А мать — рассказала тебе? — не удержалась я от вопроса.
— Да. Исповедник сказал ей, что она должна это сделать, или не получит отпущение грехов, и она рассказала. Когда она умерла, я пошел к своему настоящему отцу и сказал, что узнал правду. Он обрадовался, что я наконец узнал о этом, но попросил никому не рассказывать о нашем подлинном родстве. Он сказал: «Пусть это будет нашим секретом, Фрэнсис», и я согласился. Теперь я понимаю, что это никогда не было секретом. Все знали, даже его мать. Но в те времена я дал ему слово и никому не рассказывал об этом. Но зачем мне скрывать его секрет и дальше, особенно от тебя? — Фрэнк чуть запнулся, затем сказал: — Это был мамин кузен, дядя Жан-Поль, сын тетушки Клотильды, — Фрэнк словно бы смотрел внутрь себя, рассказывая об отце. — Я знал его с пеленок. Можно сказать, он был героем моего детства — да, пожалуй. Он научил меня всему, что требуется знать юношам, и фактически заменял мне отца — я тогда считал, что это потому, что жена приносила ему одних дочерей...
— Жена?
— Эми, он не женился, пока брачные узы не связали маман со стариком. В общем, мне следовало бы догадаться раньше, что он мой настоящий отец — я знал, что маман всегда любила его.
Мой бедный Лео... я почувствовала вспышку ненависти к этой женщине, но не выдала своих чувств ее сыну, а он продолжал:
— Маман с детства любила Жана-Поля и никогда не переставала любить его. Даже перед смертью ее лицо осветилось, когда он вошел в комнату... — Фрэнк прервался. — Что-то не так, Эми? Почему ты так смотришь?
— Он отвечал ей взаимностью, твой отец?
— Он сказал мне в день похорон: «Она была единственной женщиной, которую я любил, Фрэнсис».
— Тогда почему он не женился на ней?
— Не было денег, — объяснил Фрэнк. — «Деньги — корень всех зол», говорится в Библии, но, по-моему, их недостаток — корень еще больших зол. Денег не было ни у дяди Жан-Поля, ни у маман — вот почему ее повезли в Лондон. Она была из очень древнего рода, но ее приданое было просто жалким, а на приданое во Франции смотрят, даже если женщина так знатна и красива, как маман. Поэтому тетушки повезли ее в Англию, где приданое не так важно, в надежде, что она приглянется какому-нибудь богатому джентльмену. И она приглянулась — старику. Правда, тогда он не был стариком, он был молодым, только что из Кембриджа.
Тетушки не поверили своей удаче, когда он предложил ей руку и сердце — а с ними всю землю и деньги. Затем раскрылась тайна моего зачатия, и они увидели, что им повезло вдвойне, потому что в это время как раз пошли переговоры о помолвке дяди Жан-Поля с единственной дочерью богатого фабриканта, производителя жестяной посуды, — Фрэнк вздохнул. — Если бы маман была девушкой другого сорта, или если бы монахини учили ее более практичным вещам, таким, как неизбежный девятимесячный период между зачатием и рождением, вместо хороших манер и вышивания... — он пожал плечами. — Но маман, какой была, такой и была, и она вышла замуж за старика.
Наверное, мне грех жаловаться, потому что я унаследую гораздо больше, чем мог бы от дяди Жан-Поля. Боже, как, наверное, старик любил ее, если признал ее ребенка как собственного, особенно сына, наследника.
Когда она умерла, Тереза попросила меня послать сюда телеграмму, чтобы старик мог приехать на ее похороны, — голос Фрэнка звучал глухо. — Я сказал, что сделаю это — но не сделал. Маман умерла в таком расстройстве, и все по его вине. Она была верной католичкой и считала, что из-за религии, в которой меня воспитали, мне суждено вечное проклятие. Поэтому мне не хотелось, чтобы он присутствовал на ее похоронах. Я не посылал телеграмму, пока не стало слишком поздно, а затем явился сам и сказал ему, что, умирая, она до последнего вздоха в отчаянии молилась за мою бессмертную душу. Я дал ему понять, что он сделал с ней, и был рад увидеть виноватое выражение его лица, — он взглянул на меня. — Знаешь, теперь мне хотелось бы никогда не совершать этого поступка, но слишком поздно жалеть об этом.
Лео, мой бедный Лео.
— Не плачь, Эми, — продолжил Фрэнк. — С тех пор прошло много времени. Маман умерла, а дядя Жан-Поль чудесно проводит время в Париже, привлекая девочек, словно горшок с медом — ос. Он выглядит в высшей степени элегантно в своей щеголеватой форме — я не сомневаюсь, он так и просидит всю войну на том местечке в снабжении, которое себе выхлопотал. Грязь, кровь, зловоние не для дяди Жан-Поля — все эти прелести оставлены для меня... и для старика. Единственная любезность, которую я могу оказать старику — держать руки подальше от его жены, пока не закончится эта кровавая заварушка. В конце концов, я обязан сделать ему это одолжение. Но в ту же минуту, когда она закончится, я буду здесь, у двери, готовый сражаться за тебя, и тоже одержу победу. Единственное, что меня поддерживает — это мысли о тебе, Эми, — Фрэнк закрыл глаза, его лицо было изможденным и осунувшимся. Я не могла говорить.
Дети спустились вниз к чаю. Фрэнк с интересом наблюдал за ними, снисходительно улыбаясь, но, полчаса спустя сказал, что хочет остаться со мной наедине, и я отослала их наверх. Фрэнк сбросил ботинки и растянулся на диване напротив меня.
— Поговори со мной, Эми, я хочу послушать твой нежный, воркующий голос.
Я говорила очень тихо, и вскоре Фрэнк уснул. Когда он проснулся, его лицо посвежело и вновь стало лицом молодого человека.
— Боже, сколько времени? — подскочил он. — Мне пора, я должен встретиться кое с кем в городе.
Фрэнк натянул ботинки и подошел ко мне.
— Оставайся здесь, в тепле, милочка моя. Меня проводит Тимс. Дай мне руку, — когда я протянула ему руку, он нежно поцеловал ее. Затем, не отпуская, он перевернул ее и поцеловал в ладонь, и я почувствовала быстрое прикосновение его мягкого языка. Фрэнк, смеясь, выпустил мою руку.
— Ты приедешь сюда еще перед возвращением на фронт? — спросила я.
— Наверное, приеду, Эми. Все-таки мой горшок с медом — это ты, — голубые глаза Фрэнка блеснули живой улыбкой. Он помахал мне на прощание и вышел из гостиной.