Серебряные звезды
Шрифт:
Один из них вслух прочел донесение инструктора.
«…В воздухе чувствует себя плохо, во время перегрузок теряет управление и прячется в кабине».
— Это правда? — обратился ко мне полковник Гашин, который знал, как я веду себя в воздухе.
Кровь прилила к лицу, однако я нашла в себе силы ответить:
— В воздухе я никогда не чувствовала себя плохо. Летала даже при недомогании.
Когда из штаба ВВС я вернулась в свою эскадрилью, к нам прибыл инспектор полковник Гашин. Он полетел со мной в зону. Вначале он сам вел самолет. Выполнил несколько фигур высшего пилотажа, создавал максимальные перегрузки и внимательно
Несмотря на приказ полковника Гашина, инструктор не допускал меня к полетам. И даже больше: послал донесение в Центральный научно-исследовательский институт авиационной медицины, куда меня вскоре вызвали на медицинскую комиссию. Инструктор написал вывод о своих наблюдениях за моим здоровьем. С его точки зрения, плохое самочувствие в воздухе и ошибки в технике пилотирования — результат моего маленького роста.
Он, видимо, надеялся, что, если полковник Гашин не снял меня с учебы во время контрольного полета, это сделает медицинская комиссия. Он знал, что медицинская комиссия, признавая мою годность перед переходом летать на «яках», исходила из того, что у меня хорошее состояние здоровья и отличные оценки в учебе, но не принимала во внимание мой низкий рост. Впрочем, многим летчикам не хватало одного или двух сантиметров до необходимого роста, однако они были прекрасными пилотами.
Председатель комиссии не разобрался как следует в моем деле. Из разговора с ним я поняла, что, возможно, получу ограничения по здоровью. Расстроенная, я ушла с комиссии. В голове шумело.
Что теперь делать? Неужели все потеряно? Нет! Нет! Может, еще раз пойти к командующему? Нет, уже шесть часов вечера. Ведь через несколько недель выпуск, все курсанты разъедутся, а я останусь? Вдруг я вспомнила — полковник Гашин. Надо найти его. Он наверняка поможет. Я вернулась в штаб. Дежурный офицер дал мне домашний адрес полковника Гашина, поскольку на работе его уже не было.
Стоя у дверей его дома, позвонила. Дверь открыла жена полковника Гашина. Сказала, что муж еще не вернулся. Пригласила пройти в комнату. Ждала я недолго. Мое появление удивило полковника, но тем не менее он терпеливо выслушал меня.
— Это правда, что со времени моего посещения училища вы не летали? — удивлялся он.
После разговора с инспектором я, совершенно успокоенная, вернулась в эскадрилью. Его вмешательство решило все. В эскадрилье многое изменилось. Я летала на своем «яке», закончила программу и получила звание летчика-истребителя. Никогда не имела даже малейших поломок. Летала спокойно. Выполняла все задания. Во многом я обязана полковнику Гашииу. Он навсегда останется в моей памяти. Я буду вспоминать его как хорошего командира, друга солдат.
После выпуска я стала инструктором. Особых трудностей с учениками у меня не было. Я знала достоинства каждого из них, и это облегчало работу. Да у меня и не было плохих учеников. Я всех их любила одинаково. И они питали ко мне симпатию. Я радовалась их успехам в учебе. Было приятно, что
Весна 1955 года. Декретный отпуск пролетел быстро. Я снова получила группу, с которой закончила наземную подготовку. Приближался период интенсивных полетов, период практической подготовки учащихся по технике пилотирования самолета.
— Не будет ли вам тяжело? Может быть, вам временно отказаться от обучения курсантов в воздухе? — спросил меня командир. — У вас ведь теперь четырехмесячная дочка и восемь зрелых мужчин, — шутил он.
Я не могла отказаться от группы: ведь я так люблю свою профессию.
В 1957 году в третий раз командование назначило меня участвовать в воздушном параде по случаю Дня авиации. Как и в предыдущие годы (1952, 1956), наша тройка женщин — Ирка, Зося и я — готовилась к выступлению. Трудно описать волнение и гордость, которые я ощутила, когда увидела внизу людское море. Поставленную перед нами задачу мы выполнили. Нас отметил командующий. Однажды я получила от министра национальной обороны письмо, в котором выражалась благодарность. Этот документ я храню до сих пор.
Подпоручник Казимеж Гаврон. Над Балтикой
В морозный январский день 1948 года с группой товарищей я вышел из здания главного штаба ВВС. Направление в авиационное училище, которого я так добивался, лежало у меня в кармане. Экзамены и медицинское освидетельствование, волнения — все это было уже позади. Отбор в комиссии был очень строгий, поэтому нас осталось совсем немного.
Приезд в училище и первые дни пребывания были несколько иными, чем рисовала наша фантазия. Нам не дали ни самолетов, ни даже стального цвета форму. Но зато сразу же направили к парикмахеру, который в один миг остриг нас наголо. Как это ни печально, боевой пыл у меня поостыл.
Интендант тоже не оправдал наших надежд: он выдал нам зеленую форму, ботинки, причем с обмотками. Через несколько дней ситуация прояснилась — вместо самолетов, о которых мы мечтали, нам дали винтовки и направили на строевую подготовку.
После нескольких недель военной службы каждый из нас уже умел застилать по всем правилам койку и пользоваться обмотками, чтобы они не разматывались в походе.
О полетах никто из командиров не вспоминал, а самолеты мы видели лишь издалека. Нетерпеливые начинали даже терять надежду, будем ли мы вообще когда-нибудь учиться летать. Однако у большинства из нас времени на такие размышления не было. Однажды вечером в клубе назначили сбор. Когда мы прибыли на место, там уже находилось наше командование. После строгого экзамена и личных бесед мы были включены в отдельные группы летного состава. Мне и нескольким другим товарищам было заявлено, что мы будем обучаться в группе штурманов-бомбардировщиков.
Для меня это было неожиданностью. О работе авиационного штурмана я имел весьма смутное представление. Полеты я всегда связывал почему-то с летчиком — штурвал, приборы, петли, бочки и т. д. Позже я понял, что такое штурман, и полюбил эту профессию.
…Мы летим строем пятерки. Соседний с нами самолет летит то ниже, то выше нас. Я наблюдаю за ним через стеклянный прозрачный фонарь. Сосредоточенное неподвижное лицо летчика и находящаяся в непрерывном движении голова штурмана, сидящего за ним. Время от времени он улыбается мне, на что я отвечаю кивком головы. Мой командир молчит. Он внимательно наблюдает за ведущим самолетом.