Серебряный город мечты
Шрифт:
Увидеть дона Диего и Марека, что работают.
Сверкает, ослепляя, вспышка фотоаппарата, щёлкает умиротворенно затвор.
– Вы вовремя, – Кармен, застывшая с планшетом в руках, шепчет украдкой, улыбается приветственно.
– Как знать, – дон Диего говорит резко, раздраженно, и стул, вставая из-за стола, отодвигает с грохотом, что тоже кажется раздраженным, – я ожидал профессионала, а не малолетнюю соплячку. И не надо оправдываться форс-мажорами. Поверьте, если бы не Кармен с Алехандро, этой встречи и не было бы. Однако они уговорили меня
Он подходит.
И не попятиться сложно.
Ибо правы были все те немногочисленные газеты, что, захлебываясь эпитетами, писали об ауре власти дона Диего.
Да.
Она чувствуется, угадывается в чертах лица, – что, пожалуй, лучше всего согласовываются со словом «волевые», – прячется в цепком взгляде чёрных, как у внука, глазах, в таком же крючковатом носе и благородной седине.
– …slecna 8 Krainova, – он произносит на чешском.
Выговаривает старательно.
8
Slecna (чеш.) – мадемуазель.
И в тоже время насмешливо.
– Да, – я подтверждаю.
Не отступаю, когда дон Диего подходит совсем близко, оставляет между нами не больше шага, рассматривает. И моргнуть хочется, закрыться, спрятаться от глаз, что прожигают насквозь, заглядывают в самую душу.
– Как вы думаете, почему «Семь огней»? – он спрашивает неожиданно спокойно, даже равнодушно.
И ошибиться от этого более жутко.
Пусть я и думала, слушая удивлённый шёпот и догадки, над названием весь вечер, а потому почти уверена, что угадала правильно.
– Тэффи, – отвечать всё же приходится, делиться предположением, что даже мне кажется необычным, но… верным. – Надежда Лохвицкая. У неё есть стихотворение «Семь огней»… Я зажгу свою свечу! Дрогнут тени подземелья, вспыхнут звенья ожерелья, – рады зыбкому лучу. И проснутся семь огней заколдованных камней!..
Первые строчки, склоняя голову, я выговариваю выразительно, слежу за реакцией дона Диего, что молчит, слушает внимательно, не отрывает взгляда.
Что сжигает.
Оставляет пепел.
Воспоминания о Тэффи, любви Дима к Серебряному веку и наших декламациях, которые приходится заглушать собственным голосом.
Нервным.
Даже на мой взгляд.
Но рассказывать я продолжаю…
…продолжаю я, мой черед.
И, заложив победный круг с вытянутым фантом по веранде, я заскакиваю на диван и показываю язык Диму.
Вытянуть стихи хотел он.
– Дамы и господа, – я, раскланиваясь во все стороны, получаю аплодисменты Дарийки и Ондры с Никки, – перед вами выступает лучший чтец современности! Тэффи. «Семь огней»…
Семь камней.
Не
– …И бледнеет и горит, теша ум игрой запретной, обольстит двуцвет заветный, лживый сон – Александрит… Ты, двуцвет, играй! Играй! Все познай – и грех, и рай!.. Меркнет…
– Север, сафир, а не изумруд потом! – Дим хмыкает снисходительно.
Получает по роже подушкой.
И отскочить от оскорбленного знатока Тэффи я не успеваю, оказываюсь перекинутой через плечо головой вниз.
Визжу.
А Дим, кружась и крепко удерживая, хохочет, продолжает за меня:
– …васильком цветет Сафир, сказка фей, глазок павлиний, смех лазурный, ясный, синий, незабвенный, милый мир… Ты, Сафир, цвети! Цвети!..
…цвети сафир.
Изумруд и александрит.
Ещё рубин.
Топаз, аметист и, конечно, алмаз.
Семь камней в поэзии и семь камней в коллекции.
Я не могла ошибиться.
Вот только дон Диего молчит, даже когда я заканчиваю, слишком долго он молчит, и тишина кабинета давит, стучит вместе с начавшимся за окном дождём.
– Что ж… – он наконец заговаривает, отходит к панорамному окну, отворачивается, – я думаю, мы попробуем, Кармен. Девчонка не совсем бестолкова и тупа.
– А… – Кармен сказать не успевает.
Поднятая рука с блеснувшей печаткой её останавливает, заставляет замолчать и отданное тихим голосом распоряжение выполнить.
– Мальчишку проводи вниз, пусть сделает снимки.
– Хорошо, – Кармен кивает.
Уходит.
Уводит Марека, оставляя меня наедине с владельцем «Сорха-и-Веласко», что задумчиво разглядывает вечернюю Прагу.
Неприветливую в опустившихся промозглых сумерках.
– В Праге холодная весна, slecna Krainova. Дождливая, как у англичан… – дон Диего выговаривает с непонятной обидой, – и ещё более мрачная. Вы, правда, любите Прагу, slecna Krainova?
– Правда, – я подхожу к нему, чтобы рядом встать и начавшееся неправильно интервью сделать ещё более неправильным, – она восхитительна. Особенно, когда распускаются пионы и зацветают каштаны.
– И когда же это случается? – он интересует иронично.
– В мае, – я улыбаюсь невольно, делюсь своим, личным, – май самый прекрасный месяц в году. Ещё нет летней пыли, толп туристов и палящего солнца. Город дышит, пахнет весной до одури. Цветет. Жасмин, яблони, вишня. Хочется жить и, забравшись на Петршин, раскинуть руки и закричать: «Прага, я люблю тебя!»…
– Вы кричали? – его вопрос звучит серьёзно.
Обескураживает.
И правду вызывает.
– Каждый год.
– Думаю, стоит попробовать, – дон Диего кивает, принимает ответ и к журнальному столику с разложенными украшениями подходит.