Серебряный город мечты
Шрифт:
Каркает невидимая птица.
— Мрачное место, — Дим выговаривает глухо.
Отпинывает стеклянную бутылку.
Она же бренчит.
— Обсерватория, от которой осталось одно название, — я отзываюсь задумчиво.
Обхожу её по кругу.
Выбираю, куда ступать, потому что и в полу, открывая вид на далёкий нижний этаж, провалы имеются. И если шею сегодня мы не свернем, то можно будет, пожалуй, считать, что под счастливой звездой родились.
— О чём нам здесь скажет Большая Медведица?
— Думаю, её
Он бормочет со странной интонацией, которую я разобрать не могу. Только смотрю, как пальцы правой руки медленно и через силу — я уверена — сгибаются, ударяются по средней фаланге среднего пальца второй руки, и… Дим вздрагивает, словно опоминается.
Встряхивается.
И стучит уже кулаком.
А я повторяю.
Чтобы напротив лестницы, очертив полукруг, с ним встретиться, столкнуться, касаясь чужой руки, от которой свою отдергивать не хочется, но я убираю. Прислоняюсь затылком к стене, а Дим приваливается рядом.
Достает папиросу, которую закуривать, впрочем, не спешит.
— Ничего, — очевидное я признаю.
— Киносура во времени всегда в центре, — теперь повторяет он.
Щурится, пока я ёмко добавляю:
— Гвоздь тоже в центре. Что если…
Я, осекаясь и спотыкаясь, пробираюсь в центр башни, озираюсь с нового ракурса по сторонам, и к ветхой крыше я голову запрокидываю, но… ничего. Не становится понятней, поэтому трухлявую деревяшку, поднимая пыль, я пинаю мыском кроссовка от души.
Чихаю.
И… и тиснённую в камень звезду я замечаю. Отодвигаю ногой какую-то ветошь, обломки камней и сухую ветку, вижу тройку.
И четвёрку.
Буквы.
— Дим… — я зову.
Приседаю, чтобы разгрести мусор уже руками, увидеть полустёртый круг из чисел. И ещё один, темнее, из букв.
— Что это?
Я спрашиваю растерянно.
А он, подходя ко мне, только поводит головой, наклоняется, и необычный узор на каменном полу мы разглядываем вместе.
— M. A. M. J. J. A. S. O. N. D. J. F, — я разбираю.
Читаю с трудом.
И в «O», что с тем же успехом может быть «С», я не уверена.
— А если так, Север? — Дим, указывая, ведет пальцем, начинает отсчёт с другой буквы. — J. F. M. A. M. J. J. A. S. O. N. D.
— Месяцы, — я выдыхаю пораженно. — Januarius. Январь, по Янусу. Februarius, месяц очищения. И дальше, всё сходится.
— Месяцы, цифры, звёзды, время. Получается, что?..
— Подожди, — телефон я вытаскиваю нетерпеливо, забиваю все слова разом, пролистываю страницы поисковика. — Не то и не то, а если так… Или… постой, время по созвездиям, точное время по звёздам. Цифры… числа…
Что в этом круге от восьми до единицы, за которой почему-то идёт двенадцать, ведет обратный отсчёт
И это… сбивает.
Часы, они ведь другие должны быть.
— Ковш Большой Медведицы будет иметь разное положение относительно Киносуры в зависимости от часа или месяца, — Дим дополняет, очищает центр внутреннего круга из цифр, в котором не прореха, а выемка, отверстие правильной формы. — Здесь должна быть стрелка, потому что…
— …Киносура во времени всегда в центре, — я… нахожу, поднимаю на него глаза и экран телефона показываю. — Ноктурлабиум, ночные часы средневековья.
По ним определяли время.
…если увидеть на малом круге из часов едва заметный указатель-треугольник и узнать, что круг подвижен…
…если повернуть этот круг и указать на нужный месяц…
…если через центр диска-часов посмотреть на Киносуру, а стрелку поместить к двум звёздам ковша Большой Медведицы…
…то…
— Часы покажут время, — Дим заканчивает.
А я киваю.
— Поэтому циферблат такой. От пяти вечера до полуночи и с часу ночи до восьми утра. Наши предки были гениями.
— И мы ими тоже скоро будем, — Дим буркает раздраженно, потирает подбородок. — Что нам дано? Предполагается, что Киносура уже в центре. Так? Тогда, что? Тогда остается выбрать месяц и положение Большой Медведицы…
— В мой день, — я вставляю, делаю пару шагов от нетерпения и азарта, который внутри вспыхивает, бежит по венам, заставляя забыть об осторожности, ненадежности старой башни. — Она писала, вспомнить о Большой Медведице в мой день.
— Когда она родилась?
— Семнадцатого апреля, — я отвечаю быстро.
Не думая.
Ибо запомнилось, врезалось как-то сразу в память, что дни рождения у нас рядом, всего на два дня раньше, чем у меня.
— Значит, указатель должен быть на апреле.
Дим сдвигает.
Поворачивает, краснея и приглушенно матерясь, круг, что движется натужно, медленно, под протяжный скрежет и щелчок, который слышится, кажется, только мне.
Как и далёкий, похожий на раскат грома, грохот.
— Дим… — я начинаю и замолкаю.
Оставляю при себе все «показалось».
Позже.
— А стрелка… — Дим, осекаясь, поднимается быстро.
Щурится.
И вокруг себя он прокручивается стремительно, озирается по сторонам. Обходит, забывая, кажется, тоже о ветхом поле, обсерваторию ещё раз, простукивает камни, думает, сдвигая в одну линию брови и потирая затылок.
Я же спрашиваю:
— Она должна указать на стену, да?
— Как относительно Полярной звезды ковш Медведицы в апреле? — Дим бормочет увлеченно, самозабвенно, он ищет что-то в телефоне и моих ответов, пожалуй, не ждёт. — Если вспомнить задачи по астрономии и представить небесную сферу, на которую спроецировать ковш… а север у нас будет… будет здесь, то мы получим… Север, дай палку. Или ветку.