Серебряный город мечты
Шрифт:
Глава 39
Апрель, 18
Кутна-Гора, Чехия
Дим
Она исчезает.
Уходит неслышно по понятному ей и неизвестному мне правилу, которое Север соблюдает строго и неуклонно. Её любимая привычка заменять все разговоры на бег, что всегда заканчивается Прагой.
И можно начинать волноваться.
Переживать, что за окном продолжает лить дождь, а она —
Не бросаюсь догонять.
Продолжает греметь и звенеть в ушах её вопрос, что кричащим шёпотом прозвучал. И глаза, выискивающие что-то в моих, были холодного оттенка Балтийского моря.
Они заморозили.
Остановили.
Как и слова, что кинуться следом и поймать за руку не дали. Её вопрос оглушил сильнее, чем все пропущенные за годы бокса удары вместе взятые. И ответа, чтоб сразу и уверенно, у меня для неё не нашлось, я… я не знаю.
Путаются мысли.
Проносятся перед глазами воспоминания, тусуются. И думается… об Алёнке, пред которой виноватым я останусь навсегда.
Нельзя было, чтоб… вот так.
Обманывать.
И её, и себя.
Говорить и считать, что люблю.
Не люблю, потому что… не может быть любви, когда в пять утра на детской площадке другую хочешь поцеловать и не хочешь отпускать. Осознаешь, что и полгода разлуки ни черта не изменили и не исправили.
Не стерли из проклятой памяти.
В которой запах и ироничная улыбка, невозможные глаза цвета северного сияния и ещё более невозможное умение доводить до белого каления за полсекунды. В которой всего одна, но самая незабываемая ночь.
В которой Кветослава Крайнова.
Что опять, в который раз и вновь рванула в свой чёртов город красных крыш. Спросила «до» про утро, которого у нас никогда не было, потому что… потому что это она ушла, сбежала, оставив просыпаться в пустой постели. Бросила, заставив почувствовать себя последним идиотом, растеряться.
Испугаться.
Получить впервые по морде от взвинченного Ника, который в полдевятого в дверь затарабанил, потребовал объяснить, что за ночь у нас случилось, почему в шесть утра ему позвонила Ветка и в аэропорт увезти попросила.
И что отвечать, я не знал.
Только повторил её просьбу про аэропорт, полетел, собираясь в рекордные сроки и забивая на учёбу, следом…
…следом за второй пуговицей идёт третья.
Чётвертая.
Пятая и шестая.
Север справляется со всеми пуговицами гребаной рубашки, которую Ник, скотина, снимать заставил. И улыбается она порочно, изгибается как-то так, что мыслей приличных не остается совсем.
Их и так сегодня было мало.
— Отдай, — её шёпот будоражит.
Возбуждает.
А
Подмигивает.
Кидает, отстраняясь и поднимаясь, её Нику.
— Veni, vidi, vici, Никки, — Север провозглашает.
Продолжает игру, которая после такого шоу не клеится. Бросаются злобные взгляды пассии Ника, имя которой так и не запомнилось, и на танцпол, показательно целуя, она его в конце концов утягивает.
Или сразу в кабинет.
О чём, скабрёзно ухмыляясь, заявляет Андрей, комментирует цинично, допивая свой вискарь, и на кого-то в толпе, приподнимая уже пустой стакан, он нацеливается. Направляется, кидая, что до утра вспоминать его не надо.
А мы остаёмся одни.
Молчим.
В грохоте музыки, людских голосах, сладком дыме кальянов и разноцветном неровном свете, что, беспрестанно меняясь, рябит, мы смотрим друг на друга. И веселье в глазах Север тускнеет, трутся в знакомом жесте виски.
— Устала?
— Вот столько, — она, показывая пальцами «чуть-чуть», улыбается вымученно. — Тут шумно после бессонной ночи и длинного дня.
— Тогда домой?
— Домой, — Ветка кивает согласно.
Протягивает обе руки, чтобы с дивана я её поднял. Смеётся, когда в меня, делясь запахом дразнящих духов, она врезается.
Поднимает голову и моргает, отступая сразу.
Поспешно.
Кажется, что смущенно, вот только смущаться Кветослава Крайнова не умеет и, должно быть, никогда не умела.
И это именно то, о чём я думаю, пока к выходу мы пробираемся, прощаемся с охранником, который Нику о том, что мы ушли, доложит. Донесет, что такси его друзья брать не стали, пошли пешком к центру.
По бордюру, на котором Север, тихо смеясь, балансирует.
Размахивает руками и сумкой.
А мне непонятно, как подобное на её каблуках, пусть и толстенных, возможно.
— Согласись, во мне умер великий канатоходец? — она, доходя до конца и оборачиваясь ко мне, улыбается.