Серебряный лебедь
Шрифт:
— Прошу вас. Я хочу знать. Я все еще испытываю к нему… нежность… как сестра.
— Ну, в таком случае… — миссис Рэккет отхлебнула немного бренди для смелости, — я скажу вам. Он приехал сюда из Стейнза в воскресенье. Там он, как обычно, посещал какую-то бедную женщину, некую мисс Гриффин, кажется, он был в прекрасном настроении; в понедельник к нему зашел Колонер Батлер, и они ужасно потешались над каким-то письмом. Затем мы получили письмо от Джона, в котором он просил, чтобы мы с вами вместе пообедали, и Александр немедленно
— Что он имел в виду?
— Дорогая моя, вы же знаете, что он сумасшедший, а иногда способен на глупые поступки. Я думаю, он хотел сказать, что желает Джону смерти и мечтает увидеть его в аду с рогами, как у дьявола.
Елизавета посильнее оперлась о спинку стула.
— Значит, он до сих пор злится?
— Я в этом уверена. — Некрасивое лицо миссис Рэккет смягчилось, и она добавила: — Но все-таки мне кажется, Елизавета, что он очень сильно беспокоится о вас. Что же еще заставляет его избегать встреч с вами? Бедный Александр, мне так его жаль.
— А что вы знаете о его знакомой, леди Мэри?
— Синий чулок, не допускает никаких вольностей, кроме писем, или, во всяком случае, так думает о себе. У них ничего не выйдет, попомните мои слова, и тогда он действительно хлебнет горя.
Миссис Рэккет, угнетенная собственным пророчеством, плеснула себе еще немного из бутылки.
— Больше ни слова об этом, Елизавета. По-моему, сюда идут наши мужья. Давайте я помогу вам подняться.
И когда Джон с Чарльзом Рэккетом вошли в комнату, Елизавета сидела на стуле, хотя и очень бледная. Миссис Рэккет задумалась на мгновение: что лучше — сказать Джону о самочувствии жены или продолжить вечер за игрой в карты, и, наконец, решилась:
— Елизавете стало нехорошо. Она даже на мгновение потеряла сознание. Мне кажется, вам лучше отвезти ее домой, Джон.
Он был ошеломлен.
— Но почему?
— Бог ее знает. Наверное, из-за жары.
Джон проводил Елизавету до кареты и усадил на подушки. Но по дороге домой им пришлось остановиться, потому что на Елизавету снова накатила тошнота и ей захотелось подышать свежим ночным воздухом.
— Что с тобой, мама? — спросила Мелиор Мэри, выглядывая из окна кареты. Мать стояла, облокотясь на руку отца, промокавшего ее лоб белоснежным платком.
— Ты и вправду хочешь знать?
Эти слова заставили ее резко повернуться.
— Конечно!
— У твоей матери будет ребенок.
Мелиор Мэри широко раскрыла глаза.
— Разве в ее возрасте это возможно?
— Ей еще нет сорока. Конечно, возможно.
— Но в таком случае я больше не буду наследницей Саттона?
— Будешь, если снова родится девочка. Наследником вместо тебя может стать только мальчик.
— Черт, какая странная мысль.
Мелиор Мэри растерянно пожала плечами. Это огромное наследство значило для нее столько же, сколько любые брат или сестра, если
— А откуда ты знаешь? Из-за твоего необъяснимого дара?
— Да. Только, пожалуйста, никому не говори. Давай проверим, не подводят ли меня мои предчувствия.
Но предчувствие не подвело. По настоянию Джона, на следующий же день из Гилфорда вызвали врача, который полчаса провел наедине с Елизаветой в ее спальне.
— Кажется, у меня что-то изменилось, — сказала она доктору. — Месячных уже не было…
— Двенадцать недель?
— Откуда вы знаете?
Он прекратил осмотр и посмотрел ей в глаза:
— Потому что вы уже приблизительно столько же времени носите ребенка, мадам.
— Я просто не могу в это поверить!
Елизавета возвела глаза к небу и откинулась на подушки.
— Ничего другого я предположить не могу, об этом свидетельствует и полнота вашей груди, и недомогание последних дней. Поздравляю вас! Это самое лучшее, с чем вы можете вступить в средний возраст, миссис Уэстон.
Доктор поднялся, вытирая руки о полотенце и улыбаясь сам себе.
— Теперь остается только позаботиться о том, чтобы вы выносили ребенка.
Елизавета засмеялась.
— Хозяин дома, наверное, будет счастлив, если у него родится сын, — продолжил доктор. — Он станет настоящим наследником Саттона.
Елизавета порадовалась, что Мелиор Мэри не слышит этих слов. Но дочь восприняла известие хорошо. И после ужина Елизавету отвели в ее комнату так бережно, словно она была сделана из стекла.
— Это же не будет продолжаться вечно. Уже завтра ты будешь меня спрашивать: «Мама, где моя шляпка?» или «Мама, куда ты убрала мои рисунки?».
Но девочки улыбнулись ей и ушли в свои комнаты, оставив Елизавету одну за чтением. Однако стоило Мелиор Мэри закрыть за собой дверь, как ее лицо изменилось.
— Сибелла, отец отошлет меня отсюда, когда настоящий наследник вступит в свои права? У меня не станет дома? Он меня разлюбит?
Но названая сестра не отвечала — какое-то нехорошее предчувствие овладело ею.
— Сибелла!
— Не надо об этом. Он еще не родился. Умоляю тебя, оставь его в покое.
А в своей комнате рядом с Мэтью Бенистером сидел Джон. Он сказал, глядя в огонь:
— Мне кажется, я снова помолодел. Это так прекрасно после всего, что было.
Помолчав, он продолжил:
— Мэтью, я надеюсь, мы с Елизаветой хорошо обошлись с тобой. Нам было нелегко понять, как поступать в подобной ситуации. Но я не вижу причины, почему бы тебе не жить в доме. Поручив тебе присматривать за лошадьми, я не хотел, чтобы ты постоянно жил при конюшнях.
Джон уже произносил слова немного невнятно; он уселся поглубже в кресло, вытянул ноги поближе к камину и опустил на колени руки со стаканом с рубиново-красным вином. Потом он часто вспоминал этот момент, потому что ощущал тогда полное удовлетворение, никогда ранее не испытанное.