Серебряный осел
Шрифт:
– Шлюха?! Да ты… ты… – От захлестнувшей ее злости христианка сразу позабыла о страхе и осторожности.
Она изо всех сил толкнула мужчину правой рукой.
– Утихомирься, милашка! У меня есть деньги.
Не обращая внимания на боль, Орланда яростно задергалась, силясь вырваться.
– Послушай, ты, идиот, я не шлюха! – Она снова попыталась увернуться, но ничего не вышло, только запуталась в своих юбках. – Да отпусти ты меня, черт бы тебя побрал!
Замахнулась на него свободной
Распутник рассмеялся, услышав сдавленный крик.
– Вот так-то лучше. Я люблю смирных шлюх. А теперь, – приблизил он к ней свое лицо, – как насчет маленького поцелуя старине Митрофану, прежде чем мы отправимся к тебе?
Ланда изо всех сил наступила хаму на ногу.
– А этого не хочешь?
– Маленькая дрянь! – Он притянул Орланду к себе и схватил за плечи. – Я же сказал: хочу, чтобы ты меня поцеловала.
От него пахло дешевым вином. Девушку передернуло от отвращения.
– Мне плевать на то, что ты хочешь, урод! – выпалила она, стараясь освободиться.
Приготовилась издать душераздирающий вопль, когда из темноты вдруг раздался резкий угрожающий голос:
– Отпусти ее.
Орланда сразу же почувствовала облегчение. В ней заискрилась надежда. Помощь! Снова попыталась вырваться, но мужчина не ослабил хватки и обернулся.
– Она моя, приятель. Поищи себе другую.
– Я сказал, отпусти ее.
Она встала на цыпочки, чтобы посмотреть на своего защитника.
Митрофан тоже обернулся, желая увидеть соперника.
– О господи, – пробормотала Орланда.
– Всевышний слишком занят, чтобы прийти вам на помощь, – произнес Эомай. – Но для того и существуем мы, смиренные слуги его.
Двери кабака за спиной рыцаря распахнулись. На секунду тишину ночного воздуха нарушил смех и стук кружек. На пороге появился мужчина, посмотрел в сторону Эомая и остановился.
– Брат, не нужна помощь? – По голосу христианка узнала Арнау.
Эомай улыбнулся, но в его серо-голубых глазах, которые, не мигая, смотрели на Митрофана, не было веселья. Он резко положил руку на эфес длинного меча.
– Спасибо, дружище, думаю, сам управлюсь.
Взгляд бывшего пирата или кем он там был до того, как стать Мечехвостом, остановился на Орланде:
– Рад видеть вас снова.
Христианка слабо улыбнулась.
Эомай продолжал недобро смотреть на вцепившегося в нее мужчину.
– По-моему, я просил тебя отпустить госпожу.
– А я ответил, – сердито рыкнул развратник, – что это моя шлюха. Я первый ее увидел.
– Ты олух! – обрушилась на него Орланда. – Сказано тебе, я не шлюха!
Митрофан заворчал и прижал ее к себе.
– Госпожа говорит правду, ты ошибся, –
Он выпрямился и одним движением вытащил клинок.
– В последний раз предупреждаю.
Прощелыга словно только сейчас заметил меч и отпустил запястье Орланды, как будто оно обожгло его. Попятился назад, подняв руки вверх:
– Эй, благородный господин, я ничего не знал. Откуда мне знать, что она не шлюха? Порядочные женщины не разгуливают в одиночестве по ночам.
Эомай не стал утруждать себя ответом, он просто продолжал смотреть на мужика, поигрывая мечом.
– Ну-ну, не будем ссориться из-за пустяков, – быстро произнес Митрофан. – Забирайте ее.
Орланда лежала на кровати, уставившись в балдахин над головой.
Комната тонула во мраке, лампа была погашена, шторы плотно задернуты, чтобы не проникал лунный свет.
Она не могла видеть балдахин из темно-синего шелка, затканного узором в виде солнца с лучами, но это не имело значения. Думала сейчас не о шелковом пологе, а о рыцаре с серо-голубыми глазами. И о том, что ему рассказала.
А поведала она ему, можно сказать, все.
Из-за двери доносились голоса спорящих.
– Пойми, Эомай, это вообще не наши заботы. Орден и святая церковь никогда не вмешивались в мирские дела.
– Но борьба с черной магией – наше дело!
– Не устраивать же против колдунов крестовый поход…
Голоса стали почти неслышными, затем Эомай почти выкрикнул:
– Мы, в конце концов, давали клятву верности августу, а тут явно имеет место заговор.
Вновь неразборчиво.
– Ну, дружище, признайся, тебе просто до жути понравилась маленькая монашка…
И почему-то эти слова так поразили Орланду, что всего дальнейшего девушка уже не слышала.
Она, серая монастырская мышка, может кому-то нравиться настолько, чтобы тот забыл про все остальное.
И не какому-нибудь лавочнику или писцу, а настоящему рыцарю!
И с этой мыслью Ланда уснула.
Почему-то ей снились уши.
Ослиные.
Длинные…
Стиру тоже снился сон.
Будто бы он никакой не осел, а человек.
Такой, как был прежде. Вот только уши у него продолжали оставаться ослиными.
И играет он на лире. И не где-нибудь, а на Парнасе, в покоях Аполлона.
И раздирают его противоречивые чувства.
С одной стороны, как бы не оскорбить кифареда своей отвратительной игрой, а с другой…
Боги ведь, говорят, ревнивы – вот содрал же Аполлон кожу с бедного пастуха Марсия за то, что тот сыграл на флейте лучше него?
– Брехня! – изрек сидевший напротив Аполлон.