Серьезное и смешное
Шрифт:
Хочется по этому поводу рассказать один комический эпизод, происшедший в Ялте летом 1926 года. В гостиницу, где жил Владимир Владимирович, приезжает однажды журналист Брагин, ищет Маяковского, находит его у меня в номере и зовет в Никитский сад почитать стихи для комсомольцев. Маяковский никак не соглашается — занят, пишет сценарий. Брагин не отстает.
— Да и не хочется мне таскаться одному… скучно… — рокочет Маяковский, — вот уговорите Алексеева поехать за компанию, тогда и я поеду.
Долго уговаривать меня не пришлось, и Брагин предложил приехать пораньше: он пришлет линейку,
В назначенный день приехала за нами большая линейка, и Маяковский пригласил в поездку отдыхавшего в Ялте артиста балета Большого театра Виктора Ивановича Цаплина с женой. Подъехали мы к Никитскому саду. У входа старичок просит предъявить билет. Маяковский обозлился:
— Как же это? Я сам на себя билет покупать буду? Ни за что! Позовите Брагина.
Билеты мы, конечно, купили, но когда оказалось, что цена билета всего тридцать копеек, Маяковский зарычал:
— Как? Всего тридцать копеек? На Маяковского?!!
И расхохотался. Пошли мы по саду, потом в контору, потом в дирекцию — Брагина нигде нет, и никто не знает, что Маяковский должен читать и… и обедать.
Кто хорошо знал Владимира Владимировича, может себе представить, как он разбушевался!
— Идем отсюда!
И потащил нас в какой-то грузинский кабачок в нескольких шагах от сада. Поели мы шашлыки, и только нам подали нарезанный ломтями огромный арбуз, входят три или четыре (сейчас не помню) типичных дореволюционных интеллигента в пенсне на шнурочках (Брагина среди них не было, убоялся!), и пошли они расшаркиваться с медовыми улыбками на устах:
— Владимир Владимирович! Ах!
— Владимир Владимирович! Ох!
— Такое печальное недоразумение!
Но Маяковский резко оборвал эти причитания:
— Читать не буду.
Но, конечно, читал. Вечером в клубе вышел на эстраду, снял пиджак, откупорил бутылку пива и читал, читал…
Верный своему обещанию рассказывать здесь только то, о чем другие еще не рассказывали, я умолчу о том, как читал Маяковский. Молодежь принимала его восторженно и долго не отпускала.
И вот едем мы обратно в Ялту. Чудная южная лунная ночь. По одну сторону линейки сидит Маяковский, рядом Брагин (он выполз откуда-то во время чтения, когда Маяковский не мог обрушиться на него), потом я. По другую сторону — Виктор Иванович Цаплин с женой, они хохотали всю дорогу. Брагин, как говорится, попал в оборот: Маяковский начал издеваться над ним, я, конечно, подхватил.
Шутка летела за шуткой, острота за остротой. Брагин сперва пытался отшучиваться, но Маяковский был неумолим… Счастье Брагина, что с нами ехала жена Виктора Ивановича, — ее присутствие все-таки смягчало лексику головомойки!
На прощание Владимир Владимирович сказал:
— Так вот, Брагин! Когда приглашаете на обед, не берите тридцать копеек за вход и никогда не садитесь меж двух конферансье! До свиданья!
Пили мы как-то чай у Николая Николаевича Асеева. Люди были все или литературные или театральные, но затесался и один крупный фабрикант дореволюционных времен, во время нэпа вернувшийся к своей деятельности, этакий медведь, проснувшийся после зимней спячки.
В разговоре кто-то,
Медведь-нэпман был поражен и даже шокирован.
— Как? Мы, обыкновенные люди, купцы, расплачиваемся друг с другом, а вы, такие люди… Неужели у вас не всегда… платят долги?
— Бывает, что и не платим, — с издевкой в голосе сказал Маяковский. — И в этом нет ничего удивительного, у вас только и есть чем хвастать — денежной щепетильностью, а мы можем себе позволить иногда не платить долгов: у нас есть другие поводы для гордости!
Привожу слова Владимира Владимировича почти дословно, потому что дома записал их. Гордость, с которой он их сказал, мне тогда очень понравилась. И кроме того, мне мучительно хотелось вспомнить, где я встречал эту мысль? Сказал кто-нибудь? Вычитал где-нибудь? И вспомнил! Ту же мысль высказал Ромен Роллан.
«Для посредственности нет тех извинений, какие возможны для гения: если она лишена доброты и честности, то что же у нее остается?»
Маяковский — и Ромен Роллан! Недаром французы говорят: «Les beaux esprits se rencontrent». По-русски это можно выразить так: «Мысли светлых голов совпадают».
Маяковский никогда не мимикрировал, не «представлялся», в его палитре общения с людьми был весь спектр, все краски — от нарочито-оскорбительной грубости до тончайшей душевности. И все эти краски были полного тона: его грубость разила, его тонкость привязывала.
Я знал еще одного человека, который так поступал, — Александра Ивановича Куприна. Каким-то инстинктом, каким-то нюхом чувствовал он грязь и мерзостность в человеке. Бывало, сидишь с ним в ресторане или кафе и к столику подходит кто-нибудь, считающий себя знакомым с Куприным или желающий познакомиться. И вот, едва почуяв в подошедшем эту мерзостность, Куприн мгновенно, резко, грубо, беспощадно гнал его от себя, будь то писатель, артист или просто пьяница…
Этим же летом 1926 года я подписал с «Межрабпомфильмом» договор на написание короткометражной комедии и осенью поехал в Ялту заканчивать ее. Остановился в гостинице «Россия».
Через несколько дней меня пригласила дирекция ялтинского филиала харьковской кинофабрики «ВУФКУ» и предложила написать кинокомедию на курортную тему.
Я познакомил дирекцию с почти написанной маленькой комедией; она понравилась, решили мы на ее основе создать полнометражную ленту, и я, стал писать сценарий. А еще через несколько дней я встретил на фабрике Маяковского. Жил он, оказалось, тоже в «России», и я мог наблюдать, как он сочинял.
Днем он гулял, играл на бильярде, читал, а вечерами садился в саду-ресторане при гостинице, ставил перед собой бутылку пива и… писал, сочинял, творил… Вот левая ладонь его прикрыла стакан, глаза чуть прищурены и устремлены куда-то вверх… Он морщится — нужная мысль или рифма не приходит… Он не слышит ни шуршания гравия под ногами, ни болтовни за соседним столом… Но вот нашел! Зло сомкнутые губы расправились в ироническую улыбку, рука схватила карандаш и побежала по бумаге: Маяковский с кем-то расправляется, чьи-то перья летят!..