Серьезные мужчины
Шрифт:
Такова жизнь, смирился Айян. В некотором смысле – удачная. Вот так она и будет продолжаться. И однажды – вообще-то, довольно скоро – Ади станет подростком. Подростком – сыном конторщика. Положение в условиях этой страны беспросветное. Придется ему забыть все свои мечты и убедить себя, что он хочет сделаться инженером. Это единственная надежда, скажут ему все. Инженерное дело, поймет Ади, – совет любой матери сыну, отцово необратимое решение – первое проклятие в жизни юноши. Неизбежность, подобная смерти, предрешенная еще с колыбели. Рано или поздно он научится именовать ее призванием. И для ее воплощения станет состязаться с тысячами тысяч других подобных ему юнцов в единственной человеческой
Ему придется отвечать на этот вопрос за какие-нибудь тридцать секунд, чтобы заработать шанс выбиться среди мальчиков, которых лет с семи пичкали микроэлементами и упражняли отвечать именно на такие вопросы, – эти мальчики посещали репетиторов и запоминали все подряд формулы на свете еще до того, как научились онанировать, родители шептали им в уши, каждый день их жизни, ответ на решающий вопрос: «Кем ты хочешь стать?» Ади придется сражаться с ними за кусочек будущего, которое божьи люди неуверенно порицали как «материальный мир», – в точности за то место, какого любой отец желает своему сыну. Ади, вопреки трудностям нищеты, придется как-то найти способ пробиться в инженерный колледж. И сделать все для того, чтобы ни дня своей жизни инженером не проработать. Ибо все будут ему говорить, что настоящие деньги – они в управлении бизнесом.
И вот так, еще до окончания курса по инженерному делу, он начнет все заново и приготовится биться с тысячами тысяч мальчишек, подобных ему, на очередных вступительных экзаменах. Когда наконец все одолеет и превратится в нежить, полностью забудет, чего он на самом деле хочет от жизни, светлокожие соседи по общежитию будут смотреть на него с печальной ухмылкой и перешептываться, что этот вот получил место по 15-процентному лимиту для далитов. «Повезло гаду», – станут они говорить.
Айян поднялся со стула и еще раз обдумал свое решение. То, о чем он собирался потолковать с Ачарьей, – безумно, однако не безумнее жизни. Последняя игра, сказал он себе. Последнее трепыхание в его однокомнатном жилье, прежде чем они полностью привыкнут к неизбежности будущего, которое он только что со всей ясностью увидел.
Ачарья сидел императором, упокоив громадные руки на подлокотниках трона, и взгляд его блуждал в сиянии небесных сфер, кои, возможно, чуть склонились от чести быть воображенными столь величественным умом.
– Сэр, – сказал Айян.
Ачарья кивнул, пялясь в голую стену.
– Я хотел просить вас кое о чем.
– Просите скорее.
– Мой сын Ади все время говорит о вас. С тех пор как вы познакомились, он просто с ума сходит. Даже во сне бормочет про Институт. Хочет сдать экзамены сюда.
Ачарья кивал быстрее, уже раздражаясь.
– Вы сказали ему, что нужно сдать единый вступительный экзамен, – сказал Айян. – Я понимаю, сэр, что это смахивает на шутку, но он очень серьезно к этому отнесся. Говорит, что хочет сдать этот экзамен.
– Так пусть, – сказал Ачарья.
– В этом году. Он хочет сдать его в этом году.
– В апреле?
– Да, сэр.
– Вы спятили?
– Я понимаю, что так оно выглядит, сэр. Но сын говорит,
– И чем же он хочет заниматься после этого?
– Математикой, думаю.
– Он так сказал?
– Да.
– Айян, вы всерьез предполагаете, что я допущу десятилетку сдавать ЕВЭ?
– Ему одиннадцать, сэр.
– Все равно безумие.
– Это целиком и полностью на ваше усмотрение, сэр.
– Он, может, и исключительный мальчик, Айян, но этот экзамен сдают десять тысяч не самых тупых выпускников вузов. И лишь сотня проходит.
– Я понимаю, сэр. Просто подумал, что лучше все же спросить. А еще я знаю, что, по правилам, претендент должен быть по меньшей мере выпускником вуза, чтобы получить допуск к экзамену.
– Да ладно правила. Я просто считаю абсурдным допускать одиннадцатилетнего мальчика к этому экзамену.
– Я думал, что все же стоит спросить, – он так рвется.
– Ни за что, – сказал Ачарья, несколько позабавленный мыслью, что малыш может участвовать в Институтском вступительном экзамене. – Единый вступительный экзамен – не игрушка для развлечения детей, – добавил он.
– Я понимаю, о чем вы, сэр.
– И что такое с кофе последнее время? На вкус – химия.
– Я попрошу обслугу быть внимательнее, сэр.
Айян уже собрался уходить, и тут Ачарья вдруг сказал:
– Погодите. – Он поиграл с метеоритным пресс-папье, словно совещаясь со своей совестью и разумом. Спросил тихо: – Мальчик огорчится?
– Ничего страшного, сэр.
– Да и по мне, ничего страшного. Я спросил, огорчится ли он.
– Немножко, сэр, но ничего страшного.
– Я напишу ему личное письмо и растолкую, почему ему нельзя сдавать экзамен. Напишу и скажу, что он слишком юн. Ладно?
– Спасибо вам большое, сэр.
– Так что пока не сообщайте ему плохую новость, – заговорщицки сказал Ачарья вполголоса, – погодите, пока я не напишу письмо. Поняли?
– Да, сэр.
Айян вернулся за свой стол и выдохнул. Он предполагал, что блистательный ум Ачарьи может усмотреть обаяние в просьбе малыша дать ему шанс, но абсурдность просьбы до него все же дошла, и Айян почувствовал себя чуточку глупо. Вообще-то он не очень хотел, чтобы Ади сдавал экзамен. У мальчика, очевидно, нет и тени надежды на успех. Айян просто хотел, чтобы весть о малолетке, допущенном к жесточайшему экзамену страны, хоть денек поболталась в газетах и, быть может, на телеканалах и подарила последнюю праздничную суматоху у него дома и в туалетной очереди.
Единый вступительный экзамен – ЕВЭ – навевал ужас убийственно дотошного отборочного процесса. Но был в нем и налет искусства. Он длился три часа, этот тест с вариантами ответов, и включал сотню вопросов, разделенных на физику, химию и математику.
Из десяти тысяч претендентов, ежегодно садившихся писать ЕВЭ, лишь двести попадали в списки на собеседование, и половина имела шанс одолеть его – пятьдесят в аспирантуру и пятьдесят на позиции научных сотрудников. Как составлялся опросник ЕВЭ, как его печатали, хранили и распространяли по экзаменационным центрам – тщательно охраняемая тайна, известная лишь старым зубрам. Айян об этой тайне кое-что знал. Он даже знал, как проковырять дырочку в крепости системы безопасности, выстроенной вокруг экзаменационных бумаг. Слабым местом в этой непроницаемой стене была, как ни странно, скромная папка, хранившаяся в бухгалтерии в стальном шкафу без замка. Сам того не ведая, Айян принялся рисовать в блокноте крепостные стены, а потом и сцены осады. Наконец он изобразил ворону, вылетающую из крепости с чем-то в клюве. На столе зазвонил телефон, и Айяна вытрясло из грезы. Он снял трубку и задумался, с чего бы ему размышлять о вопроснике ЕВЭ.