SergeiMinaev-MoscowLoveNot
Шрифт:
спишь? — Я встаю и примериваюсь лезвием пилы
к его щиколотке. — Да, надо будет полотенцами об
ложить.
— Не надо! — Кирилл начинает плакать. — Не
надо, умоляю! Я не то украл, простите меня, пожа
луйста. Сева, барыга этот гребаный, наверняка на
дальней хате сидит. Он думает, я не знаю, а я, сука, знаю, где она...
— Так быстрее будет, — переношу пилу чуть вы
ше щиколотки, — а тут кость чуть толще. Данте, вось
мой круг ада. Что
— Улица Фестивальная, дом... — Он сгибает кор
пус, насколько позволяет цепь наручника, наклоняет
ся ко мне, хватает свободной рукой пилу и тараторит
как в припадке: — Фестивальная двенадцать, Фести
вальная двенадцать, не надо, пожалуйста, миленький, Фестивальная...
— Да фиг с ней, с Фестивальной! — бью его по
руке, провожу оселком по лезвию. — Ты лучше ска
жи, какому богу молишься, чтобы он тебя не нака
зал? Шиве? Мардуку? Они к тебе во сне не прихо
дят? Сторчавшиеся, задушенные и выброшенные в
подмосковном лесу. А глаза? Скажи, тебе их глаза
снятся? А глаза их матерей? Знаешь, я никак не мо
гу избавиться от глаз. Мне все время снятся глаза ма
терей. — Встаю, подхожу к зеркалу, приглаживаю
волосы, медленно медленно, как в черно белом ки
но. — Глаза матерей всех этих Коль, Миш, Паш и
Алин. Глаза матерей, которых я никогда не видел.
198
Сергей Минаев
— Снятся... у у у у... иногда... — Кирилл рыдает
в голос. — Я ж не сам... начал... не сам... доза...
на системе тогда я был... плотно... барыги подска
зали... я не сам... когда... не сам я...
— Знаешь, Кирюха, я бы на твоем месте однажды
утром, — беру в руку металлический душевой шланг, перепиливаю одним движением, удовлетворенно
смотрю на пилу, — однажды утром посмотрел бы на
чистый русский снег. Потом собрал бы паспорта всех
этих несчастных, отвез бы баб на вокзал. Дал бы де
нег на дорогу. Проводил. А потом... потом бы и сам
уехал. Но ты ведь не смог, Кирюха! И не сможешь, —
присаживаюсь на край ванны, беру его за щиколот
ку, примериваюсь пилой.
— Фестивальная двенадцать, я смогу, фестиваль
ная двенадцать, пожалуйста, нет, я сам, Богом кля
нусь, ФестивальнаЯ Я Я Я... — На его джинсах вы
ступает мокрое пятно. Увеличивается в размерах, темнеет.
— Ну что же ты писаешься при посторонних муж
чинах, Кирилл?! Я же не гей, чтобы на твои извра
щения смотреть! — встаю, выхожу из ванной. Фес
тивальная двенадцать, значит. — А какая квартира
на Фестивальной?
— Двести седьмая! Двести седьмая, кажется...
памяти доведу. Там по памяти я... узнаю... все сразу
узнаю по памяти... там. — Кажется, даже отсюда я
слышу, как стучат с каждым выдохом его зубы.
— Хорошо, Кирилл... узнаешь. А с девчонками ты
зря связался. Как ты там говоришь? Бог тебя нака
жет? Хотя, конечно, не мое это дело, лезть в чужой
Москва, я не люблю тебя
199
бизнес. Просто не могу пройти мимо... не могу, и
все... Бездуховно. Ладно, ложись, Кирка, спать, зав
тра продолжим про духовность.
Я достаю зайчика, глубоко вдыхаю лаванду, думаю
о том, что Станиславский сказал бы: «Не так уж и
плох этот Володя. Не так уж он и безнадежен для
большой сцены».
— Я их отпущу, — слышится из ванной, — всех
до одной отпущу, а Люську еще и вылечу. Просто вы
мне поверьте.
— Ты слишком серьезно к себе относишься. Так что
с напитками? Я, пожалуй, возьму апельсиновый сок.
— Воду, — всхлипывает сутер. — Я их всех до од
ной домой отправлю! Вы за них не переживайте.
— Да мне, собственно, все равно, куда ты их там
отправишь, — выдыхаю я. — Воду конгаз?
— СУ У КА! — кричит наконец пришедший в себя
сутер. — СУЧАРА ЕБАНАЯ!
— Не кричи, Кира, а то я тебе в самом деле ногу
отпилю, завтра. На Фестивальной двенадцать, рыбка
моя. В квартире номер двести семь. Буэнос ночес.
Под утро мне приснился странный сон. Будто я хо
жу по пустому городу, в котором светят неоновые
вывески, витрины магазинов и работают светофоры.
А на улицах никого нет. Ни одного человека. И ти
хий голос постоянно шепчет мне «Дао, Володя. Най
ди свое Дао». И будто бы я захожу в гостиницу, а за
стойкой портье никого нет, и кругом зеркала, и, ка
жется, играет музыка. С моего места виден вход в ре
200
Сергей Минаев
сторан, где стоят сервированные столики, и, кажет
ся, посетители только что ушли все разом. Странное
дело, но я не отражаюсь ни в одном зеркале, и от
этого мне становится страшно. Я бегом поднимаюсь
по лестнице, захожу в первый попавшийся номер, от
крываю дверь в ванную, умываю лицо, и тут, в зер
кале над раковиной, наконец появляется мое отра
жение.
— Где же ты, мое Дао? — шепчу я отражению. —
Где?
— В пизде, — грустно отвечает мне человек из
зеркала и пропадает.
В голове конницей проносятся ассоциации с жен