Серпомъ по недостаткамъ

Климова Алиса

– Не для еды, а для корма. Скотине. Высокобелковый дрожжевой корм - да еще смешанный с каким-нибудь сеном, мне кажется, будет очень неплох.

– Ну если так вы ставите вопрос, то, пожалуй, это имеет смысл. Одно лишь скажу: для использования дрожжей как корма грибок следует все же убить. Например, нагревом до температуры градусов в шестьдесят пять - семьдесят по Реомюру.

– А вы бы не смогли еще некоторое время потратить тут, на заводе, чтобы наладить такое производство? Вам, конечно же, будет выплачиваться вознаграждение, как и всем инженерам, в двести пятьдесят рублей ежемесячно. Ну и все прочие блага - думаю, Сергей Васильевич вам их успел обрисовать.

–

Успел что сделать? А, ну да, он мне много рассказывал про вашу систему найма. Мне нравится, тем более что на текущий год у меня и занятий-то иных нет: в университете сейчас мою должность из конкурса убрали, а исследования будут передавать в Москву, в Петровскую академию, то есть это сейчас сельскохозяйственный институт. Высокие чины сочли дрожжи не грибками, а продуктами... Хотя и у вас, получается, вроде то же самое - но у вас, я вижу, сие получается с полным пониманием и общей картины, если первым делом именно о возможном вреде поинтересовались.

Я, честно говоря, ни о каком "возможном вреде" и не помышлял, но Забелин согласился заняться производством кормовых дрожжей - и если нужно, на Библии ему поклянусь что только этот вред этот меня и волновал. Тем более что Касьян Петрович тут же предложил (ну а я тут же согласился) пригласить и знакомого ему специалиста уже именно по кормам, неплохого зоолога из бывшей Петровской академии. Я попросил Лебедева (который тут оставался за старшего в связи с предстоящим отъездом Антоневича) оформить все финансовые и бытовые аспекты деятельности биологов, после чего со спокойной совестью вернулся в Царицын. Где дел у меня ожидалось просто невпроворот: предстоял сбор очередного урожая.

К уборочной было все подготовлено: кроме ста шестидесяти "старых" тракторов было поставлено в строй и полторы сотни "Бычков" (ну, получат их французы парой недель позже - не помрут). В Ростове были закуплены три сотни жаток, по пять сотен веялок и молотилок. Очень кстати тут оказалась новая "стальная" печка: благодаря ей было изготовлено больше тысячи одноцилиндровых семисильных мотора, от которых все эти веялки-молотилки и крутились, ведь изначально они предназначались для работы от локомобилей. Ну и полевые тока были поставлены буквально через каждые триста метров вдоль "верхней" границы заволжского поля.

Впрочем, и "старые", правобережные поля техникой были не обижены, так что собственно жатва на пшеничных полях была закончена буквально за три дня. Но "скосить" хлеб - это вовсе не значит "убрать": нужно было скошенные колосья хотя бы перетащить с полей на тока. А это было то еще занятие! Весь каждая жатка у меня накосила хлеба примерно на сорока гектарах, и на каждом из этих гектаров теперь лежало тонн по пять скошенных колосьев, а может и больше. Два мужика с телегой при работе от зари до зари теоретически могли собрать и перевезти на ток скошенное от силы с гектара - а этих гектаров у меня только в Заволжье было двенадцать тысяч. Мужиков же было всего около пятисот.

Зато и на заводе у меня было мужиков немало - благодаря все тому же кризису только из Нижнего (точнее, из Сормова и Канавино) ко мне переехало человек двести, а ещё народ подтянулся и их Казани, и из Харькова, и даже из Москвы. Так что к началу уборочной мне было чем занять почти три сотни новых, но довольно умелых, рабочих. И они немедленно "занялись", а французы с соседнего завода видимо лапки потирали от удовольствия: ежесуточно с соседнего завода на мой перевозилось тонн по пятьдесят разного железа.

Фактически на базе газонокосилки (то есть мини-трактора с "рамой" из стального листа) были на скорую

руку изготовлены подборщики, аккуратно (ну... относительно аккуратно) перекладывающие скошенные валки в прицепленный кузов. Ну а чтобы не допускать простоя ценного оборудования, кузовов делалось по три штуки на подборщик, а уж их по полю таскали "газонокосилки" без косилки, с маленькими двухсильными моторами - и их у меня делалось по десять штук на дню. Главным преимуществом этой "малой механизации" было то, что работали на подборщиках в основном мальчишки от двенадцати лет (хотя были и десятилетние), а на "тягачах" основной рабочей силой были вообще девчонки - и народу на уборке у меня хватало (хотя на технику я все же девчонок младше четырнадцати не сажал): при действующей натуральной оплате в пуд зерна за день работы крестьяне сами мне детишек на работу приводили.

Так что мужикам приходилось на телегах вывозить лишь то, что оставалось на полях после подборщиков (остатки сгребались в небольшие валки конными граблями), и практически все зерно вывезти на тока удалось уже через две недели.

Забавно: если весной те же батраки с Рязановки в большинстве отказывались перейти на работу ко мне, то сейчас уже почти все ее население трудилось на моих полях. Да и с Собачьей Балки народ косяком повалил, так что пришлось даже специально договариваться о карантинном фильтре с врачами из Бобруйского батальона: больных я старался на работу не брать чтобы заразу не распространять. После того, как в середине июля весь командный состав батальона поселился в весьма благоустроенных квартирах, с этим составом было достигнуто полнейшее взаимопонимание и "взаимовыгодное взаимодействие". В том числе и с работниками медицинского фронта: за небольшое вознаграждение они проводили осмотр "кандидатов в колхозники" и даже занимались лечением больных в заводской больнице.

"Взаимодействие" было достигнуто и с рядовым составом, их усилиями на левобережье была быстренько проброшена узкоколейка в двадцать пять верст для вывоза зерна с токов на берег Волги. Хиленькая дорога, с самыми легкими восьмифунтовыми рельсами. На эту дорогу мне пришлось дополнительно затратить даже чуть больше ста тысяч полновесных рубликов, но оно того стоило: зерна пришлось вывезти почти семнадцать тысяч тонн.

А еще - даже больше ста тысяч тонн соломы. Сильно больше - после покоса хлебов косилки были пущены уже и вовсе в "голую степь", где были скошены уже чуть более двадцати тысяч гектаров ковыля "на солому". Сено даже из молодого, совсем еще зеленого ковыля, крестьяне именовали исключительно матерным словом - и это, как я увидел, было единственным случаем всеобщего употребления данного слова: в таком контексте слово употреблялось даже в присутствии женщин и детей (женщинами и детьми - тоже), и крестьяне при его произношении не крестились, отгоняя грех. Ну а уж солома из ковыля - для нее в русском языке и слова-то не нашлось. До меня: я слово нашел. Причем вполне даже цензурное: сырьё.

Шестнадцатого августа из Саратова в Царицын приехал Борис Коростылев - один их "новых химиков" Камиллиного "казанского" набора. Приехал не просто так, а строить завод кормовых дрожжей по технологии Лебедева-Забелина. От Лебедева тут была гидролизная часть, благодаря которой (двухступенчатый процесс, где на первом соляная кислота давала тридцатипроцентный раствор сахара, а на втором уже серная "выжимала" остатки целлюлозы) из тонны растительного сырья (а хоть бы и соломы) получалось чуть больше центнера сахаров. А Забелин придумал как из этого сахара добывать уже полтораста килограмм совершенно сухих дрожжей.