Серверный зверь
Шрифт:
Приходит письмо от Длинного.
***
Привет Злой!
Надеюсь у тебя всё ништяк. Потому что мне тут реально в кайф. Только теперь я понял, что это рай для меня. Здесь есть и опасности, и мирная жизнь, и приключения, и отдых. Блин, можно партизанить по лесам, а можно придти в город и торговать в лавке, или тупо охотится. Помнишь сколько бумажек надо, чтобы добыть ружьё? Да, знаю, тебе это никогда не было интересно. Ладно.
Короче, тут можно всё, но не даром, было бы даром — я бы сбежал. В общем, Анлинкер можешь оставить себе. Ты как знаешь, а мне нахрен не сдалось возвращаться,
Бывай!
***
7. Старик
Над зеркалом лесного озера тают клочья утреннего тумана, пронзённые косыми лучами солнца. По берегам к водной глади спускаются гибкие ветви. Малая пичужка скачет среди их листьев, разгоняя тишину чириканьем. Ветвь вздрагивает, по воде разбегаются круги.
На берегу спиной ко мне стоит нагая Жанна. Сейчас она выглядит не многоопытной шлюхой, как тогда в баре, а двадцатилетней девушкой. Это странно. Жанна касается зеркальной глади ногой.
— Тёплая! Идёшь? — оглядывается она.
Вылезать из под одеяла на свежий воздух не хочется. Да и с чего бы это вода по утру оказалась тёплой? Не дожидаясь ответа, Жанна ступает в воду, отталкивается и неторопливо плывёт. Толкает перед собой складки отражения голубого неба и зелёного леса. Ныряет и пропадает.
Начинаю волноваться. Она появляется у самого берега, обдаёт меня водой и смеётся.
— Жанна, скажи, ты человек?
Она хитро щурится:
— А какая разница?
— Ты помолодела. Люди так не умеют.
Звонко хохочет.
— А возрождаться, значит, люди умеют? Не-е, Игорюсик, всё-таки есть у нас с тобой нечто общее.
Всё же, она невыносима, как и тогда. На мгновение мне даже кажется, что на её лице снова проступили морщины, но нет, почудилось. Встаю и, ежась от утренней прохлады, касаюсь воды — верно, весьма приятная. Умно ли в таком случае задаваться глупыми вопросами? И я ныряю.
По дороге мы нагоняем гружённые скарбом кареты и телеги. Измождённые усталые путники в богатых, но грязных одеждах, даже не глядят на нас. Плетутся они во всю ширину дороги, не объехать. Сворачиваем в лес, и прорываемся через заросли. Приходится жаться к чешуйчатой шее драконя — ветви царапают спину, а вереница всё тянется и тянется к северу. Слышатся крики, ругань и детский плач. Неужели это всё из-за драконов?
Останавливаемся в крайнем посёлке. Дальше граница, а за ней уже иная локация — Паблик Юнион. В трактире шумно, в зале немало потрёпанной знати, простолюдины едят снаружи, усевшись на недавно срубленных брёвнах. Кое-где мелькают гербы, те же, что я видел в походе против дракона. От достойных одраконившихся людей, выходит, даже охрана разбежалась. Хотя, она им теперь и не нужна особо.
Краснощёкий юркий хозяин ставит перед нами деревянные тарелки. Густое жёлтое варево лениво колышется, рискуя поглотить резную ложку.
— Господин, — начинает трактирщик, — вижу, вы тоже движетесь на север? Право слово, бросьте вы это, там дальше гораздо хуже. По виду золота у вас нет, а значит нет никакого смысла боятся тех, кто над нами, пусть они теперь и летают.
— С чего ты взял, что на север?
Жанна силится сдержать смех. Трактирщик,
— Судя по виду, вы не местные. На юге почти всё сгорело, значит остаётся одна дорога.
— Есть ещё восток и запад, — говорю я.
— О, так значит, вы пришлые из другого мира! У нас тут есть один чудной странник. Вон, поглядите, за тем столом, видите? — указывает трактирщик на узкоглазого седого старца. — Думаю, беседа с ним вам, господин, будет весьма интересна.
— Так, а что с востоком и западом?
Жанна, даваясь смехом, не выдерживает:
— Нет их. Если от столицы несколько недель скакать на запад или восток, то достигнешь конца карты мира. Кое-где невидимая преграда до самого неба и дальше не пройти. В иных местах просто обрыв и внизу небо. Говорят, что если спрыгнуть и долго падать, то окажешься там, где ничего нет, лишь белый свет.
— Ага, теперь понятно, чего все беженцы прутся на север, — осматриваю я толпу.
Мой взгляд ловит немолодая габаритная дама в бордовом платье с гербом. Мгновение задумчиво хмурится и будто узнаёт. Подбегает к нашему столу и начинает громко лопотать так, что весь трактир слышит:
— Это же Убийца Дракона! Вы уж извините меня сударь. Поймите, я вас не виню. Всем известно, что не вы драконов развели, но народу виноватый нужен, не верит никто, что их величество не предвидели такое. Так что вы, сударь, никому не говорите, что это вы убили дракона! — Дама вдруг замолкает и испуганно озирается.
Что-то мне подсказывает, что она не столько испугалась, сколько играет на публику. Народ в трактире прислушивается и глядит на нас, но без злобы, а скорее с любопытством, и начинает подтягиваться к столику. Дама выждав паузу, пока соберётся достаточно благодарных ушей, набирает внушительную грудь воздуха и лопочет дальше:
— Драконы нынче ужасные вещи творят. Мой то граф, он и человеком был милейшим, не зря ж его за глаза иначе как змеем и не называли. А как драконом стал, так вообще стыд потерял: вылетел в окно в одной чешуе и давай над своим городом летать. Высматривал, хапуга, где золото лежит. У одного торговца запасы узрел. Спикировал на дом и ну разбрасывать крышу лапами, точно курица. Добрался до золота, наелся и дальше летать. Торговцы не вытерпели, и на следующий день наняли магов. Те натащили золота-приманки, затаились, а как граф наш чернокрылый уселся золото кушать, так и вдарили по нему. Дракон тож не дурак, взлетел и ну драпать в вышину. Да только маги его в воздухе крепким трёхэтажным заклинаньем и догнали. Он с грохотом лопнул, да весь город проклятыми монетами и заляпал. Потом совсем плохо стало: всё сгорело, а над городом долго летали и дрались маленькие драконы.
— Да, верно, — вмешивается пропахший дымом и выпивкой мужик в сине-белой рубахе. — У нас над караваном двое чёрных подрались, один другого распорол, да тот просыпался дракойнами. Все и побёгли хватать. Людями остались только я, да дочка караванщика. Товар весь сгорел…
Мужик продолжает что-то рассказывать, вокруг нашего стола собирается толпа. Перебивают, спорят, клянут Их Величество, драконов и самого Админа. Киваю Жанне и, схватив уже ополовиненную тарелку, незаметно перебираюсь к старику.