Сессия: Дневник преподавателя-взяточника
Шрифт:
– Полторы то ли тройка, то ли четверка – я сама точно не знаю. Просто услышала разговор наших в коридоре…
– В коридоре? – изумленно переспрашиваю я. – То есть это вот так в открытую обсуждается?
– Да.
– Интересно. Вы не могли бы для меня разузнать это поточнее, Элеонора?
– Хорошо… А вот я еще хотела спросить: что делать с группой ЭПП-1? Они постоянно спрашивают: сказали ли вы что-нибудь? Мне их взять на себя, или…
– …Ни в коем случае! Среди них есть очень ненадежные люди. Так что пускай теперь сами выкручиваются. В конце концов,
– Ясно. Я тогда им так и передам…
– …Именно!
– Ладно. Ну, я пойду тогда, Игорь Владиславович?
– Да, хорошо…
Саматова встает, одергивает юбку и, убрав ручку с бумагой обратно в сумку, забрасывает её на плечо:
– До свидания, Игорь Владиславович!
– До свидания, Элеонора! Но вы поспрашиваете насчет того, о чем мы с вами говорили?
– Конечно!
Дверь за ней закрывается, и удаляющийся стук каблуков возвращает мне ощущение привычного хода вещей: конец семестра, собрание со старостами, акт сдачи-приемки денег. Правда, есть и отличие: тот риск, которому я сейчас себя подвергаю, пытаясь дважды войти в одну реку и едва не раскрыв тайну своих отношений с шефом.
Допустим. Ну, и что с того? В конце концов, она не обязана докладывать о моих предполагаемых связях с Бочковым немедленно. Надеюсь, у нее хватит ума пока этого не делать. Ха! А как она будет тогда убеждать народ? И вообще: говорю о ней, а сам умно, что ли, поступил? Мог бы тоже как-то посерьёзнее себя вести! Зачем не стал? Затем, что сегодняшний издевательский тон и ужимки Бочкова с Трофимовым вывели меня из себя. Это не считая их свинства с профкомовским списком. С партнерами так себя не ведут – поделом им. Пусть, если что, жарятся на сковородке вместе со мной, черти!
Надо отправить эсэмэску Трофимову: выяснить, когда он завтра будет. Жалкая штука от Донсковой и Пензовой – теперь, к сожалению, тоже деньги, которыми нельзя разбрасываться. Найдя в справочнике мобильного «РуслТроф», посылаю текст и в ожидании ответа начинаю рассматривать вид из окна. Вместо привычных глазу пересекающихся друг с другом потоков студентов-дневников и вечерников, напоминающих стаи рыб, идущих на нерест, сейчас лишь неторопливо расходящиеся по домам одиночки. А всегда забитая «поляна» перед Г-корпусом, своими шеренгами автомобилей похожая на ряды акульих зубов, теперь больше похожа на выбитую в драке челюсть: нужные зубы то здесь, то там отсутствуют. Оно, конечно, понятно – все-таки экзамены уже почти закончились – а все равно как-то жаль. Хотя, казалось бы, чего здесь жалеть? Особенно если деньги уже получены и оценки в ведомости проставлены?…
Наконец раздается сигнал входящего сообщения. Нажимаю на клавишу и читаю на экране:
«Буду завтра с девяти. Липовые оценки подписывать не стану».
Вот сучонок! Надо ему ответить, гаду!.. Как бы это поточнее ему вмазать?… Ага, вот так пойдет:
«Кажется, шеф при тебе сегодня сказал, чтобы я делал, как считаю нужным. А вы там с ним, можно подумать, не липовые оценки ставили
Стукнув по клавише, отправляю написанное послание в плавание по волнам электро-магнитного океана. Надеюсь, что нужного острова оно достигнет очень быстро. Теперь надо бы навестить Пушистикову…
Я вхожу в приемную начальницы учебно-производственного отдела и вижу сидящую в гордом одиночестве одну из ее секретарш Аделаиду – весьма занятную штучку, студентку одной из технических групп. У нее мелкие, но приятные черты лица, еще более приятный тембр голоса и хорошая грудь. По виагроподобному эффекту, который она производит, ее можно смело зачислять в призовую тройку среди секретарш и прочего персонала нашего института.
– Здравствуйте, Аделя! Как поживаете?
– Здравствуйте, Игорь Владиславович! Неплохо. А вы?
– Да неважно, если честно…
– Правда? А что так?
– Есть причины. Когда в отпуск пойдете?
– Ой, нам не скоро. Все лето тут будем, как обычно. Трудиться на благо института.
– Да уж, наслышан!
Я пытаюсь определить, уловила ли эта сексигерл подтекст в моих словах. Судя по тому, что она опустила глаза, да.
– Где ваша напарница? Домой убежала? – киваю я на пустующее рядом с ней место.
– Она болеет. Я пока за двоих, – улыбается Аделаида.
– Ясно… А что – Наталья Александровна скоро будет?
– Да должна уже… А вот и она!
Я уже и сам слышу, как позади меня открылась дверь. Повернувшись, вижу на пороге саму госпожу Пушистикову.
– Здравствуйте, Наталья Александровна! Сто лет жить будете!
– Здравствуйте! Вы ко мне? – слегка улыбнувшись, задает она вопрос, ответ на которой очевиден.
– К вам.
– Проходите, пожалуйста!
Эту формулу вежливости Пушистикова произносит без особого энтузиазма: видать, попой чувствует, что я не красоты иорданской Петры обсуждать к ней пришел.
Мы устраиваемся друг напротив друга: она – в своем рабочем кресле, я – на придвинутом почти вплотную к столу низком стуле, и секунду-другую я просто смотрю на ее прикид, не говоря ни слова. Черные брюки, голубой свитер, ярко-розовая помада и столь же ярко-зеленые тени на веках… М-да – со вкусом здесь большие проблемы. Ну, ладно – черт с ней и ее вкусом: не до этого сейчас…
– Наталья Александровна! Мы с вами всегда были в прекрасных отношениях, поэтому я хотел у вас спросить, чем вызвана одна непонятная вещь в моих делах с Нателлой…
– Какая вещь? – Пушистикова подпирает кулаком подбородок.
– Ну, вы знаете, что происходило месяц назад; какая ситуация была у меня с группами, в том числе её группой…
– …Нет, не знаю!
– …Да ну, ладно вам! Про это все знают. А вещь вот какая. Перед экзаменом, уже после того, как к студентам приходил Кузнецов, Нателла прислала мне эсэмэс, в котором предложила всё организовать по-старому, как было раньше…