Сессия в условиях Талига
Шрифт:
– Отлично. Я выбираю пистолет, – после согласия бакрана Рокэ вытащил оружие. – Робер, молитесь Создателю, чтоб Бакра рассудил по справедливости и покарал истинного виновника бед Талига и прочих бед. настоящих и будущих. Ричард, молитесь тоже.
Кивнув, я ошалело смотрел на странного вида плод абехо. На яблоко смахивает с расстояния. Черт, Алва еще и пьян! Я привычно прикусил щеку изнутри. Жмуриться от напряжения нельзя – не поймут.
– Если это суд Бакры, пусть он видит все подробности!
Грохнул выстрел и я нашел в себе сил резко поднять голову. Робер оказался жив, по его лицу стекал сок этого
– Юноша, не хотите ли отправиться с Робером Эпинэ в Агарис?
– Нет, монсеньор…
Мне бы сначала с Талигом разобраться, а потом в Агарис ехать. Обязательно туда съезжу как-нибудь, посмотрю местные достопримечательности. Много позже я отчаянно размышлял, что решение было принято зря и оказалось пророческим, но чего уж поделать? Головой надо думать больше, чем обычно.
– Юноша, – довольный нашей победой Алва обнял меня за плечи, – пишите сонеты вашей даме. А обеспечу конем я вас по дороге. Мы едем домой.
====== Глава 26. Как отмечать победу ======
Оскар Феншо, отправленный в Тронко на перевоспитание, был абсолютно прав, назвав Жиля Понси чудовищем. Но теперь мне приходилось страдать, слушая его россказни, в гордом одиночестве – даже Энн поджала крохотные ушки и не высовывалась из кармана очень долго. Глядя в прекрасное своей синевой небо, я радовался хорошей погоде и старался не обращать внимания на словоблудие Жиля. Тот же бубнил, бубнил без устали о невыносимом женском коварстве. Свояченница губернатора из Тронко еще не оставила память этого молодого человека и он сетовал на непорядочность тех военных, с которыми коварная особа согрешила.
Я угрюмо молчал, ненавидя этого страшного человека всем сердцем. Отъеду я, чтобы догнать эра Рокэ, а этот гаденыш бросится в реку с обрыва, как пафосно обещает, глядя на меня глазами, как у кота из Шрека. И самое обидное, что этот идиот никогда не умирал, не знает цену жизни, а смеет нести суицидальный бред! Еле сдерживаясь, чтобы не наорать на него, я смотрел то в небо, то на голову Соны. Хотя, конечно, наорать следовало бы…
– После печального происшествия в три часа пополудни в восьмой день Янтаря я осознал все. Если меня не будет – ничего не изменится. От нас ничего не зависит, так зачем тогда жить?
Ой дурак… Если он решит убиться, надо будет его скрутить, дать по голове и провести суровую воспитательную беседу. Скажу мол, что умирал уже в Надоре от астмы или лихорадки и только волей Создателя остался жив, а потому теперь мой долг – спасать таких вот дурней… Да мало ли что можно наврать?
Я безумен, как безумен олень,
средь осенних древес золотых,
одинок я, как подрубленный пень,
без ветвей, цветов и листьев густых…
Я не слушал, заинтересованно глядя на синие воды Данара, к которому мы медленно, но верно приближались. Ура! Скоро вернемся в Талиг, я снова послушаю песни монсеньора, попрошу научить меня им… Предвкушая всю эту прелесть, я радостно улыбнулся, а Жиль посмотрел на меня с неодобрительной скорбью.
– В конце концов, моя жизнь никому не нужна, а меньше всех – мне, – проговорил порученец выразительно и отчетливо. – Я исчезну, и обо мне все позабудут. На дне реки – покой,
Как только я напрягся, чтобы выскакивать из седла, хватать суицидника за штаны и тащить на землю грешную, Рокэ поступил с точностью до наоборот. Выхватив из седла это чудо, монсеньор швырнул Понси в Данар. Теперь точно буду вытаскивать. И уже, испугавшись, я полез из седла, но Алва твердой рукой вернул меня на место. Совсем дурной стал, что ли?! Неужели никогда не был при смерти, не понимает каково умирать?! Отчаянно сопя, я вырывался из его рук, желая немедленно помочь булькающему где-то вдалеке бедолаге.
– Юноша, успокойтесь, он не утонет.
– Да вы! Вы! – наглости не хватало сказать “ополоумели”.
– Я, юноша. Тапо, вытащите его, если позовет на помощь, – обратился Алва к какому-то кэналлийцу.
На помощь он позвал почти сразу, громко булькая и разбрызгивая воду. Кэналлиец тут же рванул к нему, не забыв избавиться от колета и сапог, а Эмиль тихо посмеивался на пару с Алвой. Правда и не совсем одобрил его поступок, назвав негодяем и извергом, но меня просто трясло. Это… Это же надо…
– Совсем у вас нет совести, монсеньор, – пробубнил я себе под нос, и Алва вроде не услышал. Но потом подумал, решил, что сей воспитательный метод тоже неплох, и смирился.
Тем временем мокрого и дрожавшего страдальца вытащили из воды за шиворот. Бедняга дрожал и отплевывался от воды. Хмыкнув, Рокэ погнал Моро вперед, а я не пожелал отставать. Даже Энн высунулась посмотреть, в честь чего все так дружно и громко хохочут.
– Корнет Понси, смирно!
Чихнув, он выпрямился и тоскливо посмотрел на Алву. Тот же сделал суровое лицо.
– Если не хотите в ближайший дом скорби, извольте избегать подобных речей. Поняли?
– Понял… – обреченно проблеял Жиль.
Да, теперь ему не поздоровится – придется взвешивать каждое слово и каждый жест. И, правильно, наверное. Убивать себя – как-то неправильно, хотя, скорее всего, я сужу предвзято. Ладно, к кошкам эти философские мысли, главное, что мы скоро остановимся на ночлег в ближайшем городе. Он назывался Фрамбуа и находился в нескольких хорнах от Олларии. То есть, по моим подсчетам, примерно тридцать километров. Красивый и уютный городок. Проезжая по столичному тракту, я с любопытством и нетерпением смотрел по сторонам – очень хотелось есть. Повсюду вывески гостиниц и таверн – я любовался на названия вывесок.
“Ощипанный павлин”. Если тут продают павлинье мясо, то платить придется втридорога, благо монсеньор проехал мимо. “Четыре охотника”. Повелители-охотники? Забавная у меня возникла ассоциация. “Зеленая карета”. Ну… тут всплыли мысли о гербовом цвете Колиньяров. Как, интересно, там Эстебан в столице поживает? О! “Любезный кабан”! Блин, я так и фыркнул, посмотрев на это название. Там еще и кабана нарисовали на вывески – он был грязно-розовым, стоял на задних лапах, одетый в передник, и учтиво кланялся. Господи! Хорошо, что никто, кроме Рокэ, наблюдавшего мой интерес к вывескам, не обратил на это особого внимания, а то позора не оберешься… А вот эта вывеска, четвертая, очень даже ничего… “Талигойская звезда” было написано на ней. И нарисована красивая худенькая девушка с ярко-синими глазами. Со стороны выглядело, словно она мне понравилась, на самом же деле – вывеска казалась нормальной на фоне остальных.