Сестра Груня
Шрифт:
— Погоди! — испугался солдат. — Попробую ещё раз встать.
Он немного приподнялся, но вновь упал со стоном.
— Вот видишь, придётся звать людей, — уговаривала его Груня.
— Так ты не забудь про меня, — с тревогой проговорил он. — Не забудешь, а?
— Что ты, солдатик, мыслимо ли такое? — укорила его Груня. — Жди, я мигом вернусь.
Она ушла, а вскоре вернулась с двумя рослыми санитарами, которые унесли раненого солдата в лазарет.
Горный Дубняк был взят штурмом. Через несколько дней удалось отбить у турок ещё
«ДОБРЕ ДОШЛИ, БРАТУШКИ!»
Плевна была полностью отрезана от основной турецкой армии. Все дороги к ней закрыты… Но осаждённые — их было пятьдесят тысяч — не собирались сдаваться, а ещё сильней стали укреплять свои позиции. Они отрыли вокруг города глубокие и такие широкие траншеи, что там могли передвигаться не только пешие, но и конные части. С молниеносной быстротой возводились прочные блиндажи. Подступы ко всем орудиям и складам с боеприпасами были заминированы.
Теперь Плевна казалась ещё более неприступной, чем раньше.
Но Тотлебен рассчитывал взять противника измором, без больших потерь. К концу ноября в Плевне начался голод, об этом говорили лазутчики, приносившие сведения о турках. И главное, о чём также говорили лазутчики, «турецкие войска падают духом и каждый день дезертируют».
Чувствовалось: вот-вот начнётся битва за город. Всё напряжённей становилось ожидание. Прибыло новое пополнение болгарских ополченцев. Лица смуглые, глаза чёрные, волосы густые, тёмные. Обмундированием тоже не похожи на русских солдат: в тёмно-зелёных мундирах с красными погонами, на шапках кресты.
Про ополченцев в русской армии отзывались с одобрением. Сам генерал Гурко сказал, что в сраженьях с турками они показали себя такими героями, которыми может гордиться и русская армия.
Турки затаились. Ни выстрела, ни обычных для них неожиданных вылазок. Тишина нависла над позициями.
А вскоре бурлящую реку Вит переплыл из Плевны болгарин-разведчик и принёс важное сведение: турки готовятся прорвать блокаду.
На рассвете десятого декабря началась атака. Сплошной цепью хлынули турецкие стрелки на первую линию обороны. Стоявший там батальон Симбирского полка был смят и оттеснён.
С ходу турецкие стрелки вклинились во вторую линию обороны. Но подоспевшие гренадеры отогнали их и захватили у них восемь пушек. А рядовой Астраханского полка Егор Жданов в одиночку пробился к турецкому полковому знамени и захватил его, уничтожив великана-знамёнщика и двух стерегущих знамя янычар.
Битва за Плевну длилась долго, становясь всё ожесточённей. Но перевес оказался на стороне русских. Среди турок началась паника. Они было бросились бежать к оставленным укреплениям, чтоб в них укрыться, но опоздали — там уже были русские.
Так, десятого декабря, после пяти месяцев сражений, отборная турецкая армия Осман-паши подняла белый
Военнопленный турецкий командующий, раненный в ногу, сидел у небольшой высотки. «Непобедимый», по-турецки Гази, сдавал победителям свою шпагу. На лице и деланное смирение, и бессильная ярость. Дрожат руки, которые он пытается спрятать от устремлённых на него со всех сторон взглядов. Рядом с ним стоят десять пашей, генералов, тоже пленных. Взяты в плен были и свыше двух тысяч офицеров, и более тысячи всадников.
Склонив головы, шли пленные — их было более сорока тысяч — и кидали на землю оружие и свои знамёна. На пленных молча смотрели выстроенные в шеренги русские гренадеры.
Единодушное победное «ура!» разнеслось над Плевной, когда было брошено наземь последнее турецкое знамя.
Освобождённый город ликовал. Торжественно звонили колокола. Болгары встречали победителей хлебом-солью, женщины осыпали их веточками самшита. Слышались возгласы:
— Братушки! Русы! Добре дошли, спасители наши! Дед Иван пришёл! Да здравствуют братушки!
Солдат зазывали в дома, ставили на стол всё, что удалось сберечь от турок. Гремела музыка.
Сквозь толпы людей пытаются пробраться Груня с Тимофеичем. Их обнимают, целуют, девушки дарят Груне белый платок. Из дома выбегает женщина с караваем хлеба в руках, в подол юбки вцепился мальчонка лет четырёх. Женщина ищет глазами, кому бы преподнести хлеб, и, увидев перед собой Тимофеича, протягивает ему каравай. Он отломил кусочек и разделил его с Груней.
Молниеносно образовался круг. Обхватив друг друга за плечи, мужчины пустились в огневую пляску — хоро. Рядом запели. Увидев, с какой радостной улыбкой и как сосредоточенно вслушивается Груня в песню, пытаясь уловить смысл, стоявший возле неё ополченец спросил:
— Разбираш, сеструшка? О чём песня, разбираш?
Груня улыбнулась в ответ.
— Про свободу поют.
— Слышишь? Слышишь? — добивается ополченец. Глаза горят, белозубая улыбка не сходит с лица. Сам стройный, высокий, Груня до плеча ему. — Разбираш? Они поют: «Вставайте, братья!» Разбираш?
— Разбирам, — по-болгарски отвечает Груня. Её глаза тоже блестят — день такой счастливый.
— По-нашему говоришь, — обрадовался ополченец. — А я умею по-вашему. Я жил в России, там учился.
Он говорил быстро, чтобы успеть сказать всё сразу, но рядом запели новую песню, и он не выдержал, подхватил её:
Откогаз е, мила моя майно льо,
Зора зазорила,
Оттогаз е, мила моя майно льо,
Войска преварвяла.
Конь до коня, мила моя майно льо,
Юнак до юнака…
Пели с нескрываемым ликованием, согреваясь песней. А когда кончили, ополченец наклонился к Груне: