Сестра Моника
Шрифт:
Мы восторженно внимали Аврелии; закончив, она посмотрела на нас и сказала:
– Подойди сюда, Фредегунда.
Я подошел, преклонил колени, приподнял ее мантилью и исподнее и поцеловал ее в левую коленку, пытаясь при этом отыскать взглядом темную долину любви. Клементина дернула меня вверх, и исподнее Аврелии, подобно покрывалу Исиды[139], накрыло меня с головой, не успел я опомниться, как губы мои уже касались лабиринта жизни; острые зубы мои зацеплялись за самые тонкие из нитей Ариадны.
Вот Ариадна, одна, с пенношумного берега Дии,
Неукротимый пожар не в силах сдерживать в сердце,
Смотрит, как в море
Катулл и Филострат
– Ты, бесстыдница!
– засмеялась Аврелия, отступила назад, и ее пленительные бедра оказались напротив лукавых глаз племянницы.
– Что с тобой сталось? Признавайся, кто дал тебе мужское платье?
– Мужское платье!
– воскликнул я и, отлично осознавая, что делаю, до пупка задрал свое платье.. .
– Мужское платье?
Увидев перед собой мой отвердевший член, шалуньи, все трое, громко закричали, словно увидели копье Бегемота[140].
– Ма foi, - воскликнула Евгения, подошла ко мне и неожиданно уколола мой красный орган булавкой, да так, что я завопил.
– Ма foi, c’est Janthe![141] Супруга Ифис... [13]
– Воистину!
– ответила Аврелия.
– А вот груди Исида должна была ей оставить женские; посмотрим, что получится! Положите этого бессовестного гермафродита на стул. Ты, Клементина, держи его покрепче, а ты, Евгения, залезь ему под одежду и ласкай там своей нежной рукой его соски...
13
Ианту, супругу Ифис, Исида превратила в прекрасного юношу.
Я притворился, будто хочу сбежать; но девицы быстрее молнии бросились на меня, положили меня на стул и оголили мне зад.
Господи, как я испугался, когда увидел Аврелию, стоящую передо мной с розгой, сплетенной из фортепьянных струн!
– Ах, милостивая госпожа!
– завопил я; но Клементина с силой подняла мне руки, а Евгения залезла мне под одежду.
– Ах, милостивая госпожа! пожалейте мой бедный зад!
Сам же я при этом был счастливей, нежели Эдуард III[143] в будуаре прекрасной графини Солсбери [14] ... ...тут я получил первый удар и заерзал туда-сюда.
14
В 1350 году Эдуард III, после того как поднял с земли подвязку графини Солсбери, учредил знаменитый Орден Подвязки.
– Вы ведь знаете, милостивые дамы, что... глупость в любовных делах так же непростительна... как... и... Ой! Ой! о mon doux Jesus!..[143] как...
– тут удары посыпались градом, - к... ак... как Honi soit qui mal у pense144 по... ш... Jesus!., лость... О, Jesus... Хи!Хи!Хи!
Я почувствовал, как полилась кровь - не королевская кровь, а моя, здоровая, алая кровь ... ... [15]
Я жалостливо кричал, что даже когда меня наказывали отец или мать, мне не было так больно; но все быстрей билось сердце в моей волнующейся груди; и чем сильней ударяла Аврелия, тем отчетливее я ощущал как, трепеща, прикасались ко мне вместе с чудотворными руками девственные груди Евгении.
15
Слишком
– «Дон Карлос» Шиллера.
– Достаточно! Хватит!
– вскрикнула вдруг Евгения и разорвала мою нагрудную косынку...
Аврелия остановилась и приказала Клементине меня перевернуть.
Как ураган набросились на меня, еретика любви, обе чертовки и раздвинули мне ноги. Аврелия вытащила перочинный ножик, схватила мой член и собиралась...
(Здесь я не могла не прервать фредегундиного рассказа, оголилась и хотела было удовлетворить себя пальцами, но хитрец нежно убрал мою руку, дал мне, чего я желала, а после продолжил):
Аврелия схватила, как я уже тебе сказал, мой член и собралась его отрезать. Но Евгения закричала:
– Bon Dieu! Que voulez-vous faire! L’aiguillon de l’abeille est un instrument, avec lequel elle cause de vives douleurs d plus d’une personne; pourtant c’est la faute de ceux, que en sont piques, n’ayant tenu qu’a eux de l^viter; mais qu’on dёsarme Fabeille en lui otant cet aiguillon, ce sera le moyen de ne plus retirer d’elle le moindre service[145].
Аврелия рассмеялась и сказала:
– Племянница! Ваш естественно-исторический комментарий пришелся весьма к месту, поэтому, - здесь она отбросила нож на кушетку, - я даже не хочу противопоставлять соловьев и кастратов вашим аргументам; оба только мешают, и к тому же мужское сопрано для меня так же невыносимо, как и девушка без языка... или как настройщик рояля без настроечного молоточка.
Евгения смеялась. Клементина принесла еаи de lavande[146] и протерла мой зад, а Аврелия приказала мне идти в свою комнату.
Клементина проводила меня до двери, задрала мне юбку, шлепнула меня по моим бедным обманутым ягодицам и сказала:
– Марш вперед!., юг Я наугад хотел пойти направо.
– Куда?
– закричала камеристка.
– Куда?
Я рассмеялся ей в лицо, оттолкнул ее и побежал налево, до самого конца коридора, где была комната с открытыми дверьми.
Недолго думая я вошел в комнату, разделся и бросился, обуреваемый тысячами сладостных и болезненных ощущений, на мягкую кровать с шелковыми простынями.
Я не чувствовал ни голода, ни жажды. Передо мной висела большая картина, Юпитер и Леда, изображенные в сладостном единении[147]. Я рассматривал эту картину так долго, пока, наконец, раскинутые юбки одной всем известной принцессы, изображенной в полный рост рядом с Юпитером - ее должны были раздеть грубые руки прислужника [16]– не упали мне на глаза.
16
См. Шульца о Париже и парижанах.
Когда я проснулся, уже смеркалось. Вокруг царила мертвая тишина; вечерний ветер шумел в соснах и тополях сада так странно, что меня охватил ужас.
Я услышал, как где-то открылась дверь, услышал, что кто-то поет на немецком языке, который я немного знал:
Слетел на крышу голубок,
Его голубки вид привлек:
– Женою стань моей скорее,
Я поиграть хочу с тобой,
Лишь повернись ко мне спиной,
И скоро мир везде настанет!
И увидел, едва певица умолкла, входящую Евгению со свечой.