Сестры Шанель
Шрифт:
По вечерам, переодевшись, встречались за ужином. Иногда устраивались танцы. Танго было настолько модно в Париже, что город стали называть «Танголенд», и Довиль не остался в стороне. Был даже поезд, Tango Special, в котором убирали сиденья, чтобы пассажиры могли танцевать во время поездки из Парижа в Довиль и обратно.
– Это не танго, – сказал однажды вечером Лучо, когда мы наблюдали за парами на танцполе в «Нормандии», и его красивое лицо исказилось. – Это преступление. Оскорбление Аргентины. Кощунство. Посмотри на них, они слишком много думают о своем
Он повел меня к ним, притянув ближе, чем обычно, крепко прижал к себе так, что я невольно повторяла все его движения.
– El tango esta entre paso y paso[66], – шепнул он. – Дело не в шагах, а в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Речь идет о тоске и желании, страсти, чувствах, инстинктах.
Внезапно он сделал шаг назад, инерция оттолкнула меня, но он все еще держал мою ладонь, затем резко привлек меня обратно, его руки обняли меня за талию.
– Это должно быть возбуждающе, чувственно, – сказал он, дыша мне в шею. – Позже, когда мы останемся одни, я научу тебя настоящему танго.
Довольно скоро весь Довиль узнал о Габриэль Шанель. Мы с Лучо предпочитали проводить время в отеле наедине, при любой возможности. Как и Морис с Эдриенн. Но Габриэль нравилось внимание. Она хотела, чтобы люди видели ее с лихим Боем Кейпелом, чемпионом Англии по поло, который везде выделялся своей приятной внешностью и куртуазными английскими манерами. Габриэль хотела показать всему миру, как они влюблены и что из всех женщин он выбрал именно ее.
И люди обращали на это внимание. Художник Сем, будучи в Довиле, нарисовал карикатуру на танцующих Габриэль и Боя. Кейпел был изображен кентавром, моя сестра – в образе роковой женщины в его объятиях, в одежде, которую сама придумала. Он опубликовал ее в сборнике под названием Tangoville sur Mer. Страсть, чувство, инстинкт. Он прекрасно это ухватил.
Кое-кто боялся стать объектом внимания Сема. Только не Габриэль.
«Что же, папа, – казалось мне, думает она даже спустя столько лет. – Посмотри на меня. Я достойна любви».
ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ
Мы вернулись в Париж, танго все больше набирало популярность. Парижане стекались на танго-мероприятия, устраиваемые отелями по четыре франка с человека, в буфете предлагали бутерброды и чай. Позже появились танго-вечеринки, благотворительные танго, танго-балы, танго-ужины. La Vie Heureuse опубликовала статью, где обсуждались стили танго. Дамы из высшего света нанимали профессиональных инструкторов. Выпустили туфли для танго, брюки для танго, специальные свободные корсеты для танго. Юбки пришлось укоротить, чтобы не спотыкаться. С «хромающими юбками» наконец было покончено. Изменились даже шляпы: теперь на них красовалась одна эгретка, стоящая спереди по стойке «смирно», вместо извивающегося во все стороны плюмажа, который
Кругом танго, танго, танго. Оранжевый цвет больше не был оранжевым. Это был цвет танго.
– Антониета, – услышала я как-то днем в бутике на улице Камбон чей-то голос, который никак не мог принадлежать Лучо. Был сентябрь, а это означало, что он уже вернулся в Аргентину.
Я оторвалась от изучения заказов и увидела стоявшего в дверях молодого человека с ослепительной улыбкой. Его густые черные волосы были зачесаны назад бриллиантином. На нем были белые гетры, яркая одежда, в лацкане – свежая гвоздика, а в руках – большой необычный чемодан.
– Это еще кто? – пробурчала себе под нос Габриэль, сидевшая рядом со мной, когда Эдриенн, примерявшая шляпки перед зеркалом, воскликнула:
– Что за чертовщина?!
– Артуро! – Я встала, чтобы поприветствовать его. – Вы, должно быть, кузен Лучо из Буэнос-Айреса.
Он церемонно поклонился.
– Артуро де Альба де Вальядо де Ирухо де Харрингтон, – произнес он так, словно находился при версальском королевском дворе.
Я спрятала улыбку. Мы никогда не встречались, но Лучо рассказывал, что его брат тот еще персонаж, бонвиван, семейная паршивая овца, потому что предпочитает ночные клубы эстансии. Однако выглядел Артуро очаровательно. Настоящий денди. Он был на пять лет младше Лучо, и родители отказывались его содержать, пока он не станет более серьезным. У него были блестящая улыбка, глубокий взгляд, жизнерадостность в сочетании с латиноамериканским куражом, совершенно неотразимым.
– Он здесь, чтобы давать уроки танго, – объяснила я.
Молодые люди из Аргентины стекались в Париж в качестве инструкторов, пользуясь охвативших всех безумием.
– Прямо тут? – растерянно спросила Габриэль, оглядывая бутик.
– Нет, конечно, – ответила я, – я имела в виду – в Париже.
Эдриенн улыбнулась.
– Ну, раз уж вы здесь, в бутике, сеньор де Харрингтон, покажите нам, на что вы способны, s’il vous plait[67]. Мы все любим танго.
– Это, – его глаза засверкали, – доставит мне удовольствие. Но сначала…
Он открыл свой чемоданчик и, к нашему удивлению, вытащил портативный граммофон. Заиграла музыка, и он повел меня по бутику, двигаясь интенсивно, меняя направление, внезапно поворачиваясь с непредсказуемыми провалами и вращениями. С Лучо это была страсть. С Артуро – чистое удовольствие.
Увлекшись, мы не сразу заметили трех посетительниц, которым было назначено, застывших у двери, глядящих во все глаза.
– Мадам, – торжественно произнес Артуро, повернувшись к ним.
Я поспешила им навстречу, но они почти отмахнулись от меня. Им нужен был Артуро.
– Вы даете уроки, месье? – спросила одна.
Он достал карточку и протянул ей, очаровывая ее своей улыбкой, своей заразительной жизнерадостностью.
– Артуро де Альба де Вальядо де Ирухо де Харрингтон. К вашим услугам, мадам, – произнес он и протянул ей руку. – Можно?
Кто мог бы отказаться? Все хотели попробовать.
В тот день мы не продали ни одной шляпы. Всех интересовал только Артуро. Клиенты спрашивали, когда он вернется.