Север и Юг. Крэнфорд
Шрифт:
Никогда еще мистер Торнтон не был так раздражен, как сейчас. Он был резок и немногословен, а порою груб со всеми, кто обращался к нему. И это понимание ранило его, ведь он всегда так гордился своим самообладанием. Поэтому он изо всех сил стался подавить свое раздражение, думать о чем-то другом, но мысли его были даже более гнетущими и мрачными, чем обычно. Дома он был более молчаливым, а вечерами обычно ходил взад-вперед по комнате, что весьма рассердило бы его мать, если бы так вел себя кто-то другой. Но Ханна Торнтон не была склонна проявлять снисхождение
– Ты можешь остановиться…можешь присесть на минуту? Мне кое-что нужно сказать тебе, если ты перестанешь без конца ходить, ходить и ходить.
Он тут же сел на стул возле стены.
– Я хочу поговорить с тобой о Бетси. Она говорит, что должна уйти от нас, потому что смерть любимого так потрясла ее, что она не может работать прилежно, как раньше.
– Очень хорошо. Я полагаю, другие кухарки справятся.
– Это так похоже на мужчину. Я переживаю не просто из-за того, что она хорошо готовит, а из-за того, что она давно в нашем доме и прекрасно знает весь уклад. Кроме того, она рассказала мне кое-что о твоем друге мисс Хейл.
– Мисс Хейл - мне не друг. Мой друг - мистер Хейл.
– Я рада слышать, что ты так говоришь, потому что если бы она была твоим другом, то, что сказала Бетси, встревожило бы тебя.
– Расскажи мне, - сказал он спокойно и безразлично - так он разговаривал в последние дни.
– Бетси говорит, что той ночью, когда ее любимый… я забыла его имя - она всегда называла его «он»…
– Леонардс.
– Той ночью, когда Леонардса последний раз видели на станции, когда он в последний раз был на смене, мисс Хейл была там, прогуливалась с молодым человеком, который, как полагает Бетси, убил Леонардса, ударив его или толкнув.
– Леонардс умер не от удара или толчка.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я спрашивал хирурга в лазарете. Он рассказал мне, что у Леонардса были давние внутренние расстройства, вызванные чрезмерным пристрастием к выпивке. Хирург не мог сказать с определенностью, был ли последний приступ вызван излишней выпивкой или падением.
– Падением! Каким падением?
– Которое последовало от удара или толчка, о котором говорила Бесси.
– Его ударили или толкнули?
– Полагаю, что так.
– И кто это сделал?
– Следствия не было, поэтому я не могу сказать.
– Но мисс Хейл была там?
Он не ответил.
– С молодым мужчиной?
Мистер Торнтон опять промолчал. Наконец он сказал:
– Я сказал тебе, мама, - расследования не было… не было следствия. Я имею в виду, судебного расследования.
– Бетси говорит, что Вулмер - она его знает, он работает в бакалейной лавке в Крэмптоне - может поклясться, что мисс Хейл была на станции в тот час, прогуливалась туда-сюда с молодым мужчиной.
– Я не понимаю, почему нас это должно волновать. Мисс Хейл вольна поступать так, как пожелает.
– Я рада, что ты так говоришь, - пылко ответила миссис Торнтон. - Для нас, конечно, это не имеет большого значения,
– Я не вижу особого вреда в том, что она сделала в тот вечер, - сказал мистер Торнтон, вставая и подходя к матери.
Он остановился у камина, повернувшись лицом к стене.
– Тебе бы не понравилось, если бы Фанни видели поздно вечером в уединенном месте с молодым мужчиной. Я уж не говорю о том, что ее мать тогда еще не похоронили. Тебе бы понравилось, если бы твою сестру увидел в такой компании помощник бакалейщика?
– Прежде всего, прошло не очень много времени с тех пор, как я сам был помощником в лавке, а то обстоятельство, что помощник бакалейщика заметил какой-то поступок, не изменит для меня самого поступка. А во-вторых, между мисс Хейл и Фанни существует большая разница. Я могу предположить, что у первой могут быть веские причины, из-за которых она вынуждена была так поступить. Я не думаю, что у Фанни есть веские причины для поступков. Другие люди должны опекать ее. А мисс Хейл, я полагаю, сама о себе заботится.
– Действительно, у твоей сестры совсем другой характер! В самом деле, Джон, можно подумать, что мисс Хейл сделала достаточно для того, чтобы ты стал проницательным. Она вынудила тебя сделать ей предложение, бесстыдно выказав свое поддельное расположение к тебе, и в то же время поощряла того молодого мужчину, я не сомневаюсь. Теперь мне все понятно. Я полагаю, ты считаешь, что он - ее возлюбленный… ты согласен с этим.
Он повернулся к матери, его лицо было очень бледным и мрачным.
– Да, мама. Я верю, что он - ее возлюбленный.
Произнеся эти слова, он снова отвернулся. Эта мысль терзала его, как терзает телесная боль. Он склонил голову на руку. И прежде, чем снова заговорить, резко обернулся:
– Мама, он - ее возлюбленный, кем бы он ни был. Но ей нужна помощь и совет женщины. Она может испытывать трудности или подвергаться соблазнам, о которых мне неизвестно. Но боюсь, что они есть. Я не хочу ничего знать о них. Но ты всегда была доброй … Да! Доброй и нежной матерью. Пойди к ней, завоюй ее доверие и скажи ей, как лучше поступить. Я знаю, что что-то не так, — должно быть, она испытывает ужасный страх.
– Ради Бога, Джон! - сказала миссис Торнтон, совершенно потрясенная. - Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь? Что ты знаешь?
Он не ответил ей.
– Джон! Я не знаю, что думать, пока ты не скажешь. Ты не имеешь права говорить, что ты чем-то навредил ей.
– Не ей, мама! Я не смог бы навредить ей.
– Что ж! Ты не обязан говорить, если не считаешь нужным. Но такие недоговоренности часто губят женщин.
– Губят! Мама, ты не смеешь… - он повернулся и пристально посмотрел на нее, его глаза сверкали. Затем, вернув себе самообладание, он произнес: