Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Джейкс Джон

– Он очень сильно изменился, – сказал Мэллори. – Такое внезапное и, по моему мнению, достойное порицания желание добиваться мира любыми способами.

– Мистер Мэллори, – раздраженно ответил Орри, – как раз желание участвовать в этой войне было для моего брата внезапным и достойным порицания. А теперь, возможно, тот человек, которого я хорошо знал, наконец вернется.

Эти слова министру явно не понравились, и он поспешил удалиться.

Орри написал Куперу письмо, адресовав его на плантацию и надеясь, что оно будет доставлено. Он был очень рад, что Купер вернется

домой. И все же возможное значение поступка брата угнетало его по той же причине, по какой встревожил инцидент, произошедший на следующее утро.

– Кто была та женщина, которая только что обратилась за пропуском? – спросил он одного из служащих.

– Миссис Мэнвил. Приехала сюда из Балтимора в шестьдесят первом, чтобы открыть публичный дом. Но теперь она его закрыла.

– Возвращается в Мэриленд?

– Да, вроде того. Во всяком случае, она этого хочет, а у нас нет причин ее задерживать.

– Это первая проститутка, попросившая пропуск?

– О нет, полковник. Их уже с десяток приходило после Колд-Харбора.

В тот вечер на Маршалл-стрит Орри сказал Мадлен:

– Вавилонские блудницы бегут. Так что сомнений не остается – занавес начинает падать.

Его не переставала мучить одна личная проблема – таинственная группа заговорщиков, исчезнувших так неожиданно, словно их и не было. Седдон предупредил президента Дэвиса, Джуду Бенджамина и остальных членов кабинета министров, но больше он ничего не мог сделать ввиду полного отсутствия доказательств. Пауэлл пропал или, по крайней мере, не показывался на той ферме. Исраэль Куинси дважды по настоянию Орри возвращался и осматривал то место, но ничего не находил. Орри из собственного кармана заплатил одному служащему из министерства, чтобы тот отправился туда и подтвердил рапорт. И снова ничего.

Но Орри своими глазами видел ящики с оружием. И Джеймса Хантуна. И свою сестру. Но совершенно непостижимые события, которые произошли после его тайной слежки, иногда заставляли его усомниться в собственном здравомыслии. Сколько бы он ни размышлял над этой загадкой, результатом становилось лишь разочарование. Если Эштон участвовала в заговоре против президента, она должна быть призвана к ответу, говорил он себе. Но как? Министерство не располагало людьми, которые следили бы за ней день и ночь, а сам Орри этого делать не мог. Когда он говорил о своей растерянности с Мадлен, она старалась утешить его и отложить эту проблему подальше как неразрешимую. Орри всегда отвечал одинаково:

– Это невозможно.

Эта ситуация вызывала в нем гнев – на себя, на сестру, на ее мужа. И чувства Орри внезапно прорвались в неожиданном месте и в неожиданное время: на вечернем приеме в министерстве финансов, который устроил Меммингер, уже объявивший, что готов уйти в отставку, как только закончит пару важных дел. Предположительно в июле.

Несколько живущих в столице южнокаролинцев помогали организовывать прием. Список гостей включал в себя всех служащих Меммингера и людей из его родного штата. Хантун попал в оба списка. И привел с собой Эштон.

А Орри пришел с Мадлен.

Унылая личность Меммингера с самого

начала обещала смертельно тоскливый вечер. Место, выбранное для приема, также не оставляло никаких надежд. Спиртные напитки в министерстве не разрешались, поэтому гостям была предложена только большая чаша с пуншем ржавого цвета с неопределимым цитрусовым вкусом. Жены министерских служащих приготовили овощные сэндвичи, в основном с морковью или прозрачными ломтиками огурцов.

Жуя сэндвич, Орри оставил Мадлен поболтать с какими-то дамами и направился к сестре. Она, конечно же, оказалась единственной женщиной в группе мужчин. Среди них был и Хантун, который, по-жабьи раздувая щеки, слушал разглагольствования какого-то старшего клерка:

– Повесить губернатора Брауна и его прихвостней. Я продолжаю настаивать, что призыв под ружье цветных – наш единственный шанс продолжать эту войну.

Хантун резким жестом сорвал с носа очки, чтобы продемонстрировать свою ярость.

– Тогда уж лучше сдаться! – воскликнул он.

– Глупости, – возразил другой мужчина. – Вот янки не такие снобы. Шурин мне рассказывал, что под Питерсбергом стоит полно частей, где сплошь черномазые.

Эштон, прелестно одетая, но заметно осунувшаяся (Орри тут же отметил, что она сильно похудела), вскинула голову в ответ на последние слова:

– А чего еще ожидать от полукровок? Я согласна с Джеймсом. Лучше потерять все, чем идти на компромисс. Тем более что мы и так уже ясно видим, как Конфедерацию ведут к катастрофе.

Эштон явно намекала на Дэвиса. Где же она подхватила эту заразу фанатизма, думал Орри, прохаживаясь недалеко от стола, у которого они стояли, и от кого? Неужели от Хантуна? Нет, скорее всего, все-таки от Пауэлла.

Заметив брата, Эштон отошла от своих спутников, которые продолжали спорить, и направилась к нему:

– Добрый вечер, Орри. Я видела, твоя очаровательная жена тоже здесь. Как поживаете? – Ее тон и выражение лица говорили о том, что этот вопрос – лишь дань вежливости, не больше.

– Неплохо. А ты?

– О, у меня масса дел. Ты уже слышал, что Купер ушел из военно-морского министерства? – (Орри кивнул.) – Говорят, министр Мэллори в ярости. В самом деле, Орри, у нас не брат, а настоящий сфинкс! Да и то сфинкса я бы поняла лучше, чем Купера.

– Не так уж трудно его понять, – холодно и спокойно ответил Орри, стараясь думать о том, что перед ним намеченная жертва, а не просто кровная сестра. – Купер всегда был идеалистом. И его благородная натура…

– Ну да, очень благородная, когда это касается распоряжения чужой собственностью. В этом он заодно с некоторыми нашими самыми высокопоставленными лицами.

– …противилась царящей вокруг демагогии. И обмана, – не обращая внимания на ее слова, закончил Орри.

Эштон была достаточно умна, чтобы понять: Орри не просто так добавил последнее слово, выделив его особо. Насторожившись, она сразу же сменила тактику нападения на защиту, нервно улыбнулась и, взяв брата под руку, повела его в более тихий уголок зала. Там она остановилась и спросила его тоном милого удивленного ребенка: