Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Джейкс Джон

Время, проведенное в Либби, научило меня тому, как должны чувствовать себя люди, которых долго держали в неволе. Я мечтал убить Клайда Весси и бесстыдно радовался, когда Ч. выстрелил в него во время нашего побега. Теперь я согласен, что отмена рабства – это единственный путь, по которому может пойти эта страна.

И все же кое-что вызывает у меня сомнения. Я по-прежнему не могу смотреть на чернокожих и белых людей в одной и той же форме как на равных. Я стыжусь этой… слабости, но это правда. Этот день закончился неприятным эпизодом, который имел самое прямое отношение к тому, что я написал.

Сегодня батальон

прошел маршем восемнадцать миль, в безжалостную жару, с небольшим запасом воды. Несмотря на радушный прием, оказанный мне, я видел, что люди раздражены. Два черных сержанта из Четвертой дивизии генерала Ферреро случайно проходили мимо с пакетами официальных бумаг, направляясь в Сити-Пойнт. Ничего странного в том, что они попросили воды в такую жару, не было. Но им не дали. Сначала трое наших самых противных солдат повели сержантов к воде, потом двое из них заслонили собой фляги, а третий, приплясывая и размахивая перед ними ковшиком, глумливым голосом напевал старую мелодию «Ловкача-ниггера». Сержанты, которые были по званию выше всех троих, снова вежливо повторили свою просьбу, получили отказ, после чего просьба сменилась приказом. Тогда мучители взбеленились, выхватили револьверы, а один из троицы не придумал ничего умнее, как заявить, что не станет выполнять приказы черномазых, а если они чего хотят, то пусть «расшаркнутся». А потом для пущей убедительности два раза выстрелил в землю, после чего несчастные сержанты предпочли спасаться бегством. Но сильнее всего в этой истории меня задело вот что. С десяток или больше наших солдат стояли вокруг и явно веселились, а кто-то даже открыто хохотал, и не нашлось ни одного, кто бы их остановил. И я, к собственному стыду, тоже промолчал.

Можно было бы все объяснить усталостью или еще какими-то причинами, но в этих записях я стараюсь быть честным. А в данном случае правда весьма неприятна. Я тоже смотрел на этих двух негров как на тех, кто стоит ниже меня.

С тех пор меня мучает совесть. Я был не прав, как и тысячи других в этой армии, которые и думают так же, и ведут себя подобным образом. Либби продолжает влиять на меня. Новые мысли, новые порывы – такие тревожные, что мне очень хочется отогнать их. Но они не уходят, и дело не только в неграх. Пусть даже этого хочется миллионам, но мы уже не можем просто вытолкать чернокожего человека за дверь, подальше с наших глаз, продолжая верить, что цвет его кожи делает его недостойным нашего интереса и освобождает нас от обязанности относиться к нему как к такому же человеческому существу, как мы сами.

Да, мне стыдно за свое поведение. Но эти записи немного помогают. Это первый шаг, хотя и не тот, который действительно облегчил бы мою совесть.

Но я твердо убежден, что будут и другие шаги; куда они приведут, не могу сказать, разве что только в самом общем смысле. Думаю, я начинаю путь по дороге, по которой никогда не ходил прежде и которой даже никогда не видел.

Глава 110

Те, кто жил на берегах Эшли и еще помнил Мексиканскую войну и то, как Орри Мэйн вернулся с нее, решили, что теперь все повторилось с его братом. Орри потерял на войне руку, Купер Мэйн – сына. Конечно, это было не одно и то же, но результат странным образом получился схожим. Каждый из братьев изменился, ушел в себя. А менее милосердные сплетники поговаривали даже о серьезном расстройстве психики.

Купер больше не оскорблял случайных гостей Монт-Роял, вынуждая их слушать его радикальные высказывания. Предполагалось, что его взгляды не изменились, хотя никто не был в этом уверен. В своих разговорах с посторонними он ограничивался общими фразами и любезностями. И хотя огромная армия Шермана

продвигалась к Атланте, Купер отказывался обсуждать войну.

Но она не отпускала его мысли. Так было и в один жаркий июньский вечер, когда Купер уединился после ужина в библиотеке.

Он любил эту комнату, любил терпкий запах прекрасных кожаных переплетов и даже витающую в воздухе затхлость, неизбежную для этих заболоченных мест. В углу все так же стояла вешалка со старым армейским мундиром Орри. Фреска над камином с реалистичным изображением римских развалин, которую он всегда с интересом изучал, сидя у отца на колене, ничуть не потускнела.

Хотя оранжевый закат еще окрашивал стену напротив полузакрытого ставнями окна, Купер зажег лампу, сел в кресло и положил на колени доску для письма. Металлическое перо скрипело так громко, что Купер не слышал, как открылась дверь. Вошла Юдифь, держа в руках газету:

– Ты должен взглянуть на этот номер «Меркури», дорогой. Здесь напечатано сообщение из-за границы, оно пришло позавчера через Уилмингтон.

– Вот как?

Купер поднял глаза от меморандума, который начал набрасывать, чтобы отправить его в легислатуру штата. Он категорически возражал против новых жертв и настаивал на немедленном начале мирных переговоров.

Тон Купера ясно говорил о том, что он не слишком хочет прерывать работу и читать какие-то заморские сообщения, поэтому Юдифь добавила:

– Это касается «Алабамы». Неделю назад, в воскресенье, она шла по заливу из Англии, и корабль федералов, какой-то «Кирсардж», потопил ее.

– А команда? – мгновенно спросил Купер.

– Если верить написанному, многие спаслись. Капитан «Кирсарджа» подобрал семьдесят человек, и какая-то британская яхта, выходившая из Шербурской гавани, спасла еще около тридцати офицеров и матросов.

– О Сэмсе что-нибудь есть?

– Он среди тех, кто оказался на борту «Дирхаунда», яхты.

– Хорошо. Люди важнее корабля.

Он произнес это с таким чувством, что Юдифь, не сдержавшись, быстро подошла к его креслу и обняла его. «Меркури» упала на смятые листы писчей бумаги, разбросанные по полу.

– Купер, я так тебя люблю… – Она обхватила его за плечи. – Вокруг царит полный упадок. Монт-Роял никогда не выглядел хуже. Еды не хватает. Все боятся тех людей, что засели в болотах. Но несмотря на все это, я бесконечно рада, что мы с тобой здесь. И мне кажется, Мари-Луиза тоже счастлива.

– Да, и я тоже.

– Надеюсь, ты не сердишься, что я тебе помешала? Я подумала, что тебе следует узнать о корабле.

Купер погладил руку жены, глядя мимо римских развалин в собственное прошлое.

– Это было замечательное судно, очень красивое. Но служило дурным хозяевам.

Внезапно поднявшись на ноги, он крепко обнял и пылко поцеловал жену. Его объятия застали Юдифь врасплох, как и его улыбка.

– А теперь, Юдифь, если ты действительно меня любишь, позволь мне вернуться к работе. Я должен закончить этот меморандум, хотя наши доблестные законодатели наверняка изорвут его в клочья, да еще потопчутся сверху. Для тех, кто ни разу не слышал залпов орудий, это поистине геройский поступок.

– Боюсь, что ты прав. Но горжусь тем, что ты не оставляешь попыток.

– Я понял, что в этом мире нет предопределенных результатов. В счет идут только попытки достичь их.

Он снова склонился над своими записями. Оранжевый свет в библиотеке понемногу угасал. Юдифь тихонько вышла. День был тяжелым – с тех пор как они вернулись, она приняла на себя многие обязанности Мадлен, – да еще после обеда пришлось провести час с Клариссой. Хотя мать Купера держалась с неизменной любезностью, в ее памяти ничего не задерживалось. К ужину Юдифь очень устала. Но теперь, закрыв за собой дверь библиотеки, она ощущала себя легкой как перышко, летящее по ветру. И беззаботной. Как будто армия Шермана двигалась сейчас не по Джорджии, а по луне.