Северная Аврора
Шрифт:
– Есть, будет сделано!
– повторил адмирал.
– Я предлагаю еще и другое!..
– вдруг раздался в тишине чей-то прокуренный окающий голос.
Маленький коренастый человек в черном морском пиджаке поднялся из-за стола.
– Кто это?
– шепнул Викорст на ухо своему комиссару.
– Потылихин, руководитель соломбальской организации большевиков, ответил тот.
– Я старый речник и старый моряк, - заговорил Потылихин.
– И то, что я скажу, не только мое мнение. Мы Белым морем солены да в Белом море крещены. Нам, старым поморам,
Он крепко сжал в руке свою потрепанную фуражку с белым полотняным верхом и черным муаровым околышем, на котором блестел якорек.
– Не от себя только, а от беломорских моряков вношу предложение: взорвать три старых ледокола и утопить их на фарватере... В рядок! Вот это будет средство! Тогда никакому черту-дьяволу, никакой Антанте не пройти без подводных работ. А подводные работы под огнем не проведешь!
– прибавил он. Не дадим!
На худом загорелом лице Потылихина сверкнули прищуренные ярко-голубые глаза.
– Ручаюсь, товарищ Виноградов... Ручаюсь!
– сказал он, взмахнув рукой с зажатой в ней фуражкой.
Павлин обратился к Викорсту:
– Ваше мнение?
– Мое мнение?
– медленно проговорил адмирал.
– Жалко кораблей... Хоть и старье, а жалко... "Уссури"... "Святогор", "Микула"...
– А нам разве не жалко?!
– воскликнул Потылихин.
– Я в молодости плотником плавал на "Микуле"!.. Разве у меня не болит душа?!
– Кончено!
– твердо сказал Павлин.
– Так и сделаем.
– Да, вы правы.
– Викорст снова встал.
– Есть! Я с тяжестью в сердце соглашаюсь на это. Не скрою от вас, товарищи. Но если враг будет угрожать Архангельску, я потоплю ледоколы... Ваше приказание будет в точности исполнено.
После совещания Павлин отправился в Соломбалу на матросский митинг. Оттуда заехал проститься с женой, поцеловать сына и уже на рассвете, в третьем часу ночи, был на пристани...
Зенькович провожал Павлина. Собственно говоря, ночи не было. На востоке горела длинная золотистая полоса.
У пристани покачивался большой быстроходный буксирный пароход "Мурман". На нем тихо работали машины, уютно светились окна в палубной надстройке. Небольшой отряд был уже размещен на пароходе, в трюмном помещении.
Павлин уезжал в Шенкурск. Кроме Зеньковича, его провожали Потылихин, доктор Маринкин и Чесноков. Здесь же стоял Базыкин.
Разговор и на пристани шел только о военных делах. Маринкин говорил о том, что его морской госпиталь в случае надобности может быстро перестроиться на военный лад. Базыкин, руководивший архангельскими профсоюзами, рассказывал о своей военно-агитационной работе на лесных заводах Маймаксы.
– Это хорошо, что вы вплотную взялись за организацию рабочих отрядов, сказал Павлин, обращаясь к Базыкину.
– Здорово откликнулись твои профсоюзы!..
– Рабочая масса откликнулась, Павлин Федорович, так и надо было ожидать!
– с гордостью ответил Базыкин.
– На Маймаксе уже собрался отряд в четыреста
– Да, я видел их... Боевые ребята!
– подтвердил губвоенком.
– Военное обучение начато?
– спросил Павлин.
– Да, уже обучаются.
– Но в первую очередь, - сказал Павлин Зеньковичу, - ты должен следить за комплектованием армии. Не спускай глаз с военспецов. Главное сейчас следить за точным выполнением всего, что мы сегодня постановили. Это - самое главное!
Он обнял Зеньковича, простился с друзьями и быстрыми шагами прошел по трапу на пароход, поднялся по лесенке на капитанский мостик и скрылся в рубке.
– Счастливо, Павлин!
– крикнул Маринкин и, сняв шляпу, помахал ею.
Павлин появился в окне рубки.
– Спасибо, Маринкин!..
– крикнул он.
– Спасибо, товарищи! До скорой встречи, Андрей!
Буксир отвалил от пристани.
Павлин видел, как машут ему с пристани Зенькович и Базыкин. Машет и Чесноков, молчаливый, сильный человек... "Справится ли он?
– спросил себя Павлин.
– На совещании Чеснокову была поручена эвакуация ряда учреждений в Вологду, в Тотьму, в Великий Устюг... Справится!.. Плечи старого грузчика выдержат и не такое... Славный, смелый человек!"
"Мурман" набирал ход. Друзья Павлина еще стояли на пристани, но теперь были видны только их силуэты. Наконец, и пристань скрылась за цепью пароходов и парусных шхун, стоявших у причалов правого берега.
Утренняя, свежая волна покачивала плоскодонный буксир. Небо жемчужно-молочного цвета уже озарилось на востоке. В утренней дымке промелькнули рыбачьи хижины, сараи, избы и дома Исакогорки. Перед глазами Павлина раскинулся мощный, величественный простор реки.
Павлин любил природу. Но в последнее время ему некогда было наслаждаться ею. Тем острее он чувствовал сейчас всю ее неотразимую красоту. Его восхищали изумрудная зелень пологих берегов Двины, и веселые волны, и полет чаек, и туго натянутый четырехугольный парус хлопотливо скользившего по воде рыбачьего баркаса. Молодые елочки выбегали на берег, словно девушки, встречающие пароход.
"Какая красота...
– подумал Павлин.
– Как хорошо, как замечательно было бы жить, если бы не эта свора кровожадных псов, которая хочет закабалить все иа свете: и труд, и жизнь, и свободу миллионов людей! Но мы во что бы то ни стало отвоюем наш прекрасный мир!.. Да, это будет так!.."
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
После того как англичане оккупировали Мурманск, Кемь, Кандалакшу и Сороку, под угрозой оказался и район Архангельска. Еще в июне Владимир Ильич Ленин телеграфно предупреждал Архангельский совет об опасности военной интервенции не только на Мурмане, но и в Архангельске. 18 июля в Москве под председательством Ленина состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором обсуждался вопрос об отпуске средств на приведение в боевую готовность района Архангельска и флотилии Северного Ледовитого океана.