Северная Аврора
Шрифт:
Питерские рабочие отряды, в течение июля прибывшие в Вологду, получили приказ создать вокруг нее оборонительную линию.
Отряд Фролова был направлен в деревню Ческую, на реку Онегу. Из Вологды до станции Обозерской бойцы ехали по железной дороге. Фролову пришлось на некоторое время остаться в Вологде, отряд же во главе с Драницыным ушел в глубь Онежского края.
Первыми въехали в деревню Ческую Валерий Сергунько и Андрей Латкин. Навстречу им попались два деревенских жителя - старый, полуслепой дядя Карп и Сазонтов, мужик
Неторопливо почесав давно небритый подбородок, Сазонтов предложил пойти к Тихону Нестерову.
– Этот вас расположит по порядку...
– Он председатель комбеда, что ли?
– спросил
Андрей.
– Нет, я председатель, - ответил Сазонтов.
– Да
Тихон - главный грамотей. Пойдем!
Сазонтов повел бойцов на берег Онеги. Там, на голом откосе, стояла деревянная церковка с островерхой колокольней.
– К попу ведешь?
– с притворной строгостью спросил Валерий.
– Для чего? Нестеров - сторож, - не понимая шутки, серьезно ответил Сазонтов.
– Вон и сторожка... Изба у него погорела весной. Ну, поп и пустил его. Ладно, говорит... Будешь сторожем у меня за квартиру. Вот Тихон и живет у попа, да все с ним лютует. Никак не столкуется.
Неподалеку от поповского дома, обшитого тесом, за кустами черемухи виднелась аккуратная избушка с новой крышей из дранки. Поближе к речному спуску стоял сарайчик с закопченными стенами. Около него валялись принадлежности кузнечного мастерства.
– Вот и кузня его, - объяснил Сазонтов, показывая на сарай.
– Что же, он двум богам молится? И церковный сторож и кузнец. Видать, шельма он у вас, - сказал Валерий, заранее проникаясь недоверием к незнакомому Тихону Нестерову.
Услыхав голоса, навстречу гостям вышел длиннобородый, рослый и сухой мужик с веником в руках, со спутанными седыми волосами, в доходившей ему почти до колен грязной пестрой рубахе распояской. Он поразил Валерия своим пронзительным и недобрым взглядом. Густые брови старика лохматились над глазами.
– Главный...
– пробормотал Сергунько.
– Бог главный, а мы людие...
– степенно возразил старик.
– Что угодно? Я член бедного комитета.
– А не врете?
– строго спросил Сергунько.
– Вот про вас рассказывают, что вы церковник.
Андрей решил вмешаться.
– Вы не смущайтесь, - улыбаясь, сказал он Нестерову.
– Товарищ просто шутит. Он пошутить любит.
– Шутки всяки бывают... Поживи-ка здесь, на кузне, немного накуешь монетов. Вам что надо?
Несколько смягчившись, Сергунько объяснил старику, в чем дело. Тихон внимательно выслушал его и, не тратя лишних слов, повел бойцов в деревню.
Из калитки выглянул священник в подряснике и с удочками на плече.
– Поп?
– с озорной улыбкой спросил старика Валерий.
Тихон нахмурился:
– Фарисей! Враг моей души...
–
– спросил Андрей.
Не удостоив его ответом, Нестеров только махнул рукой:
– Может, вам квартиру побольше надо?.. Вот эта хороша?
– он ткнул пальцем туда, где виднелся двухэтажный дом с балкончиком и с красиво вырезанным железным корабликом.
– Мелосеев там обитает. Кулак по-вашему! Ходил когда-то в капитанах на Белом море... У них чисто. Справный дом.
Валерий отказался от кулацкого дома. В деревню приехал Драницын. Увидев Андрея и Сергунько, он спешился с коня и подошел к ним.
– Ну, как дела? Устроились?
– спросил он.
Тихон поклонился Драницыну, внимательно оглядев его желтую кожаную куртку.
– Здравствуй, дед!
– приветливо сказал Драницын, вытирая вспотевший лоб белым носовым платком и смахивая пыль с лакированного козырька фуражки. Жарко сегодня...
– Да, нынче погодье, денек выпал редкий, - согласился Тихон, все еще не отводя глаз от Драницына и точно оценивая его.
– Вот не знаем, где квартиру устроить вам и товарищу Фролову, нерешительно проговорил Андрей, обращаясь к Драницыну.
– Ко мне не пожелаете?
– предложил Нестеров.
– У меня ребят не имеется. Мы вдвоем: я да Любка. Помещения хватит...
– Чисто?
– спросил Драницын. Старик понимающе улыбнулся:
– Без млекопитающих. Два раза в неделю полы моем. Кому грязь наносить? Говорю, ребят нет... Тихо, две комнатки. Одна проще, кухня. А другая, по-вашему сказать, зальце.
– Ну, так что ж? Показывай, - сказал Драницын. Избушка Нестерова и в самом деле оказалась очень чистой. Вокруг стола, накрытого свежей скатертью из сурового полотна, стояли венские стулья, крашеный пол блестел, возле окна красовалась кадка с фикусом. Над столом висела керосиновая лампа под белым стеклянным абажуром.
Драницын, вынув портсигар, протянул его Нестерову:
– Курите, пожалуйста!
– Благодарствую, не пользуюсь.
– Может быть, у вас здесь не принято курить в комнатах?
– Ведь у вас, по старому обряду, не любят табачников.
– Заклюют, - усмехнулся старик.
– Староверие... И явно и тайно. Всяка жита по лопате! Века идут, да мужик у нас своемудрый. Ну, я Никону продался. Не старовер. У меня можно. Однако Аввакума уважаю...
– За что же?
– полюбопытствовал Андрей.
– Почитайте его житие. Это был поп! Дух огнепальный...
– сказал он и покосился на дверь.
В комнату вошла молодая женщина, белокурая, тонкая, высокая, подстать Тихону. Голова ее была повязана белым платком. Она с бессознательной кокетливостью оправляла на себе обшитый позументом сарафан, видимо, только что надетый ради гостей.
– Чего надо?
– недовольно спросил ее Тихон.
– Карбас пригнали?
– Пригнали.
– Цел?
– Целехонек... Только корма пообтершись.