Северная Аврора
Шрифт:
– Не жалеют колючки!
– сказал один из заключенных и выругался.
– Видать, лагерь будет большой, - задумчиво отозвался другой, бородатый моряк в кепке и бушлате. Это был Жемчужный. Его недавно арестовал на улице американский патруль, производивший облаву.
– Слышь, братишка...
– оглядываясь на конвойных, шепнул Жемчужному матрос с "Оби".
– Забери-ка мешочек... Это мы для вас приготовили. И знайте, товарищи, мы за советскую власть!
Взяв мешок в руки, Жемчужный почувствовал на ощупь, что в нем лежат несколько буханок хлеба и еще какой-то сверток.
– Спасибо, браток, - тихо проговорил
– Эх, ну и река, матушка-кормилица!
– воскликнул, глядя на Двину, молодой заключенный матрос с белокурыми лохматыми волосами, кочегар с ледокола "Святогор".
– Долго ли ты будешь томиться в неволе?.. Долго ли будешь носить на своей груди чужие, вражеские корабли?
– Не пой лазаря, Прохватилов, - прервал его Жемчужный.
– Махорка есть?
Перед тем как взойти на пароход, заключенные столпились у трапа. Некоторые из них молча переглядывались с матросами "Оби".
Маринкин шепнул Андрею:
– Посмотрите на этих матросов! Обратите внимание на их глаза.
Андрей взглянул на нижнюю палубу, куда был перекинут трап. Там возле поручней стояли два матроса с "Оби" в грязных парусиновых робах. Ненависть и скрытая злоба чувствовались в каждой черте их словно застывших, неподвижных лиц. Они в упор глядели на английских и американских солдат.
В последнюю минуту перед отплытием на пристань прибежал какой-то военный. Он сообщил, что заключенных решено отправить не на пароходе, а на барже.
– Правильно...
– с презрением сказал подполковник Ларри.
– А то эта рвань еще распустит вшей. Нельзя пускать ее на один пароход с нашими солдатами.
Два взвода солдат, посылаемых на Мудьюг, остались на пароходе, а заключенных погнали на маленькую старую баржу, подтянутую к "Оби". Снова пошли в ход приклады и послышалась безобразная ругань.
– Живо!
– кричали переводчики.
– Не задерживайся, комиссарщина! Грузиться!
– Справа по четыре! Марш!
– скомандовал Ларри.
– Тихо! Не разговаривать!
Маринкину, с его распухшими, больными ногами, трудно было спускаться в трюм. Увидев, что он замешкался, Ларри засмеялся и приказал конвойному:
– Подгони прикладом этого... Не стесняйся. Застучал пароходный винт, дернулась на тросах баржа. Через полчаса, когда проходили мимо Соломбалы, Андрей услыхал с берега чей-то далекий, приглушенный расстоянием крик: "До свидания, товарищи!"
"Обь" направилась к Двинскому устью. Кроме архангельцев, на барже находились и шенкурские большевики, и коммунисты с Пинеги, и профсоюзные работники, и матросы с военных кораблей. За исключением доктора Маринкина и боцмана Жемчужного, Андрей никого не знал. С ними же он познакомился в тюрьме. Они сидели в одной камере...
И теперь Андрей не думал о будущих страданиях и уже не чувствовал себя одиноким...
Когда вышли в Белое море, баржу стало бросать. По стенкам ее заструилась вода. Жемчужный запел своим надтреснутым, ослабевшим, но все еще звучным баритоном: "Вихри враждебные веют над нами..." Песню подхватили. Тотчас конвоиры с яростью захлопнули люки. Сразу пахнуло сыростью, трудно стало дышать.
Базыкин, обхватив голову руками, сидел на ящике. Он вспоминал, как Шуру прогнали прикладами, и в ярости стискивал зубы.
–
– хрипло бормотал он.
Группа заключенных собралась вокруг Жемчужного.
Боцман рассказывал товарищам о Мудьюге. Большинство заключенных не имело об этом острове никакого представления.
Жемчужный объяснил, что Мудьюг находится в Двинском заливе Белого моря, в шестидесяти верстах от Архангельска. Остров невелик и отделяется от материка так называемым Сухим морем, а точнее говоря, проливом, ширина которого в самом узком месте достигает двух верст. В двух-трех верстах от западного берега проходит фарватер. На острове пустынно и голо, только незначительная часть его площади покрыта лесами. На побережье тянутся луга. Селений нет. На южной оконечности острова стоят навигационные створные знаки и метеорологическая станция. Верстах в восьми на север от нее высится Мудьюгский маяк. Вблизи от маяка расположены батареи, защищающие подступы к Архангельску с моря.
Он рассказал, что в конце сентября на острове сменился гарнизон, французские матросы с крейсера "Гидон" уехали на родину и вместо них появились английские солдаты.
– Новый комендант - англичанин... Врач тоже из англичан, шкура подстать коменданту! Не доктор, а палач... Пришедших к нему за помощью он избивает стэком. Из-за этого врача, говорят, десятки людей ушли в могилу.
– Ты что пугаешь?
– прикрикнул на Жемчужного один из заключенных в коротком летнем пальто, голова у него была повязана женской косынкой. Егоров, зачем он нас пугает? Нарочно, что ли?
Плечистый, плотный мужчина с большой рыжей бородой и в дымчатых очках, к которому был обращен этот вопрос, посмотрел на своего соседа и ничего ему не ответил.
– Я не пугаю, - возразил боцман.
– Навстречу опасности надо идти с раскрытыми глазами. Ишь, завязал уши! Заодно завяжи и глаза.
– Ты прав, Жемчужный... Надо знать все, что нас ожидает, - поддержал его Маринкин.
– Но откуда ты все это знаешь?
– Докладывали ему, - высунулся опять человек в косынке.
– Моя природа такая: все знать...
– с гордостью, шутливым тоном проговорил Жемчужный и улыбнулся, показывая белые ровные зубы.
– Знаю я и то, что на Мудьюге заключенным положено получать по четыре галеты на брата, но всегда за что-нибудь штрафуют, и они получают по две. Знаю, что после Красной Армии там остался склад ржаной муки и этой мукой спекулируют нынче господа американцы и англичане. Я все знаю!.. Даже, что твоя фамилия Пуговицын!
– со смехом проговорил он человеку в косынке.
– Так что единственный выход у нас, братцы мои, - закончил боцман, - бежать с этого острова.
– Жемчужный дело говорит!
– крикнул молодой матрос Прохватилов. Бежать, куда глаза глядят!
Человек в косынке, услыхав эти слова, будто перепугавшись чего-то, отошел от Жемчужного.
Егоров покосился на него и тихо сказал Жемчужному:
– Зря вы так открыто говорите о побеге. Все-таки здесь разные люди...
Эти слова задели Андрея, он посмотрел на Егорова, на Жемчужного, но боцман только махнул рукой и сказал:
– Эх, товарищ Егоров! Наше дело - бегать, их дело - ловить. А бежать все-таки надо!
– шепотом прибавил он, наклоняясь к Егорову и к доктору. Нет такой силы, которая могла бы нас сломить. И остров этот тоже нас не сломит. Надо всем нам, товарищи, сговориться и бежать.