Северная Аврора
Шрифт:
...Наступило утро.
Старшая дочь, восьмилетняя Людмила, сидела за столом и пила кипяток с черным хлебом, ей надо было идти в школу. Для младшей девочки грелась манная каша.
В комнате запахло горелым. Шура бросилась к керосинке. В эту минуту в сенях кто-то постучал, дверь распахнулась, и в камнату вошла запыхавшаяся соседка.
Она Взволнованно и сбивчиво рассказала Шуре о том, что партию заключенных, среди которых находится и Базыкин, отправляют сейчас на Мудьюг.
– Если хочешь повидаться, торопись... Их уже перевезли на левый берег. Заставили
– Как же так?!
– ужаснулась Шура.
– Я ведь вчера была у Торнхилла... Почему же он мне ничего не сказал?
– Эх, молодка, чего захотела?.. У пристани стоит транспорт "Обь". На этом транспорте их повезут. Ну, скорей, скорей, Шура!
– торопила ее соседка.
– А то опоздаешь... Иди, а я за ребятами пригляжу.
Шура достала зимнее пальто мужа, его барашковую шапку, валенки и связала все это в узел.
– Не надо! Ничего не надо...
– сказала соседка, махнув рукой.
– Тебя же все равно к нему не пропустят!
Но Шура ничего не ответила. Упрямо мотнув головой, она взвалила узел на плечи, взяла корзинку с приготовленной еще вчера едой и выбежала из дому.
Точно во сне добежала она до пристани.
На левом берегу находились вокзал, товарная станция, склады, стояли возле причалов суда, ожидавшие погрузки. Свистели паровозы. На большом морском пароходе завывала сирена.
Чтобы попасть на левый берег даже в тихую погоду, требовалось не менее четверти часа. Сегодня же Двина будто нарочно расшумелась и тяжело катила свои побуревшие воды.
Когда Шура подбежала к перевозу, пароходик уже отходил, сходни с пристани были убраны. Причальный матрос пытался удержать Шуру, однако она вырвалась из его рук и, чуть не уронив вещи в воду, перемахнула прямо с пристани на палубу.
Пароходик был переполнен. Люди толпились на скользкой палубе и сидели на деревянных скамьях. Но Шура никого не замечала и ничего не слышала. Поставив около себя корзинку и узел, крепко сжимая холодные, мокрые поручни, она стояла на корме, не чувствуя ни холода, ни осеннего ветра, пронизывающего ее до костей.
Сейчас она должна была бы давать урок английского языка в квартире адвоката Абросимова. С начала оккупации все отказались от ее уроков. Чем руководствовался Абросимов, приглашая к своим детям жену арестованного коммуниста, она не знала... Дешевой платой? Пусть эксплуатирует! Что делать, когда девочки голодают? "Ни одного дня без английского", - таково было требование. Сегодня она забыла об уроке.
Лишь одного Шура никак не могла забыть: последнего дня, проведенного вместе с мужем. Это было больше двух месяцев тому назад, но память до сих пор сохраняла каждую мелочь.
Николай пил чай. Несмотря на все то, что произошло за последнее время, он не казался удрученным.
– Я не могу покинуть Архангельска...
– решительно говорил он.
– Я не имею права бросить рабочих. Ты, Шурик, не беспокойся. Недельки на две, на три придется куда-нибудь спрятаться. Но подполье будет организовано. Мы будем бороться.
В первый
Вместе с толпой Шура покинула пароходик. На путях товарной станции ее нагнал какой-то железнодорожник. Молодой, даже юный вид Шуры смутил его.
– Вы жена Николая Платоновича?
– спросил он.
– Да, - ответила Шура.
– Идемте! Я знаю, у какого причала стоит транспорт "Обь".
Они пролезли под вагонами, стоявшими на путях подъездной ветки. Потом железнодорожник распрощался с ней, Шура подошла к американским солдатам и заговорила с ними.
Шагах в тридцати от солдат стояли заключенные. Базыкин, только что вернувшийся с погрузки, снял кепку и отирал ладонью высокий белый лоб. Он что-то оживленно говорил окружившим его заключенным. Вдруг один из них увидел возле солдат молодую женщину с узлом и корзинкой в руках. Вглядевшись в нее, он сказал Базыкину:
– Николай, да ведь это твоя жинка Базыкин поднял голову.
– Шурочка!
– дрогнувшим голосом крикнул он.
Услыхав голос мужа, Шура встрепенулась и, не обращая внимания на крики конвоиров, побежала к толпе заключенных.
– Коля! Милый! Родной! Коля!
– повторяла она, бросая вещи и обнимая мужа.
Он нежно целовал ее осунувшееся за эти два месяца лицо. Но счастье длилось не больше минуты. Подбежал подполковник Ларри, подоспели солдаты.
Они стали бить Шуру прикладами:
– Что вы делаете, негодяи?!
– закричал Николай, хватая солдат за руки.
Толпа ссыльных зашумела. Некоторые из них побежали на помощь к Базыкину. Но Ларри открыл стрельбу из револьвера.
Шура крикнула: "Коленька, не надо, убьют тебя. Не надо. Прощай, Коленька".
И уже не оглядываясь, она кинулась к железнодорожной ветке. Там Шура остановилась и увидала из-за вагонов, как цепь американских солдат, окружив заключенных со всех сторон, погнала их к берегу, к причалам. И в эту минуту Шурочка только об одном молила судьбу, чтобы Николай остался жив, чтобы его не убили.
"Какой ужас!" - думала она, глотая слезы и едва сдерживая рыдания.
Узел и корзинку, смеясь, подобрал один из солдат, и Шура поняла, что ни этой корзинки, ни теплых вещей Николай уже не увидит.
По распоряжению контрразведчика Ларри с пристани были удалены не только посторонние люди, но даже и грузчики. Часть заключенных по его приказу была послана к товарным вагонам: они должны были выгрузить колючую проволоку и перетащить ее на транспорт, Теперь почти вся палуба транспорта была завалена бухтами колючей проволоки. Матросы на стрелах спускали их в трюм.