Северная Аврора

Никитин Николай

– На-кра-ул! – раздалась команда.

Ворота распахнулись, и санки въехали во двор.

6

В приемной, сидя на диванчике, ждал Миллера полковник Брагин, низенький, толстобрюхий, с распущенными, как бакенбарды, усами и заплывшими глазками. Увидев генерала, Брагин молодцевато вскочил и даже приподнялся на носки.

Доклад был назначен в домашнем кабинете. Сегодня Миллер интересовался настроениями в армии.

– Многие наши офицеры вырвались из объятий Чека, ваше

превосходительство, – докладывал Брагин, стоя навытяжку перед опустившимся в кресло генералом. – Многие бренчали на балалайках в ресторанах Стокгольма. Их чувства ясны, ваше превосходительство! Их нужда гонит.

«Выражаешься ты черт знает как…» – подумал генерал.

– Ну, а рядовые?

Брагин провел пальцами по лбу.

– Не очень надежны, ваше превосходительство. Недавно мобилизованные шли в армию чуть ли не под огнем пулеметов.

– Почему?

– Агитаторы! Кричат, что возвращается власть помещиков и кулаков…

– Ловить, сажать, расстреливать!

– Делаем, ваше превосходительство.

«Ну, это я устраню, – подумал генерал. – Я буду действовать без пощады».

Он встал с кресла, прошелся по кабинету и спросил:

– А что произошло тут в декабре? Что за бунт? Что за безобразие? Генерал Марушевский мне докладывал, но хотелось бы знать поподробнее.

– Владимиру Владимировичу неприятно об этом говорить. Не предусмотрел! Проморгал!

– Вы присядьте, полковник, – предложил Миллер.

Он протянул Брагину серебряный портсигар. Полковник закурил и стал рассказывать о том, как одиннадцатого декабря несколько рот Архангельского полка должны были уйти на фронт и как утром вместо молебна возник солдатский митинг и люди, расхватав оружие, заявили офицерам, что не желают воевать.

– Пикантнее всего то, – сказал Брагин, – что первыми узнали о мятеже не мы, а генерал Айронсайд и «союзная» контрразведка.

Генерал нахмурился.

– Разрешите дальше? Мы приказали мятежникам выходить. Никого! Никто не вышел. Мятежники открыли огонь из окон, с чердаков. Тогда, по приказанию генерала Марушевского, мы окружили казармы и открыли огонь из бомбометов. Это было зрелище! Подавили их артиллерией.

– И все это вы взяли на себя?… Справились собственными силами?

– Никак нет! То есть не совсем, – Брагин смутился. – Собственно говоря, за нашей спиной стояла английская морская пехота. И, насколько помнится… американские стрелки с пулеметами и легкими орудиями.

– Гм… – промычал Миллер. – Ну, дальше.

– Был дан второй приказ: выдать зачинщиков. В противном случае расстрел каждого десятого из шеренги. Но никто не выдал! Через два часа мы расстреляли тринадцать человек. Было тринадцать шеренг.

– Кто был расстрелян? Большевики?

– Никак нет.

– Они скрылись?

– Никак нет… Если бы это дело подняли большевики, полк спокойно выехал бы на фронт… А уж там, на фронте, он перешел бы на сторону, красных. Вот как поступили бы большевики. Но, к счастью, их не было,

ваше превосходительство.

«А ведь он не глуп…» – подумал Миллер.

– Так что ж, выходит, зря расстреляли? – спросил он.

– Зря, ваше превосходительство. Выпороть бы!

– Вот это правильно, – пробормотал генерал. – Наши предки были не глупее нас… Драли! Оттого и было тихо. А как пошли реформы…

– Еще одно срочное дело, ваше превосходительство, – почтительно напомнил полковник. – На станцию Экономия с Мудьюга пришел ледокол. Доставил арестованных большевиков.

Полковник заглянул в бумаги.

– Егорова, Базыкина, Латкина и Жемчужного. Все они доставлены в архангельскую тюрьму, числятся за контрразведкой, за полковником Торнхиллом. Дознание началось. Ларри предполагает, что в Архангельске работает подпольный комитет большевиков.

– Даже так? – Генерал покраснел. – А что же американцы и англичане мне хвастали, будто вычистили все под метелку? Значит, тоже зря?

Брагин пожал плечами.

– Ну, хорошо, – сказал Миллер. – Я наведу здесь свои порядки. Я буду действовать… как Николай Первый. Первый, а не Второй, – важно прибавил генерал.

Брагин чуть было не засмеялся, но вовремя сдержал себя.

7

Шестнадцатого января Ларри приступил к разбору крупного дела. В общих чертах оно представлялось ему так: в ночь на второе января несколько заключенных – Петров, латыш Лепукалн, Виртахов, во главе с Яковом Козыревым, – воспользовались сильной метелью, перерезали колючую проволоку и скрылись. Через час побег был обнаружен. Начались поиски. К утру все бежавшие были пойманы, за исключением латыша Лепукална. Труп его был обнаружен только через несколько дней. Он замерз в сугробе.

Третьего января на Мудьюг выехала комиссия Военного контроля во главе с лейтенантом Бо.

На допросе Яков Козырев показал, что, кроме него, Виртахова, Петрова и Лепукална, никто не хотел бежать.

– Значит, вы и с другими говорили об этом?

Яшка отчаянно усмехнулся.

– Да, почитай, все об одном мечтают, вкусив вашу сласть… Извиняюсь, вашу власть!

Он держался лихо, понимая, что терять ему уже нечего.

Побег Козырева и еще трех заключенных не представлялся лейтенанту Бо крупным событием. Но американская разведка воспользовалась этим побегом для организованной расправы с большевиками.

Стало известно от конвойных, что за несколько дней перед побегом заключенных Козырев разговаривал с матросом Прохватиловым. Вызвали Прохватилова. Матрос все начисто отрицал. Вызвали тех, кто был близок с Прохватиловым: Жемчужного, Маринкина, Егорова и Базыкина.

Пятого января Егоров, Базыкин, Жемчужный и Маринкин были посажены в тот самый погреб, постройку которого они только что кончили. Латкина не трогали.

Еще на Мудьюге, когда один из членов комиссии поднял вопрос о Латкине, лейтенант Бо сказал: