Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)
Шрифт:
— Ну, и ладно! Слушай. Тут вот, — и он ткнул на чертеж, над которым наклонился Яков, — шведская шенява с баркой стали. Я хочу забрать их. Так вот подобраться к ним надо.
Яков внимательно вгляделся в чертеж. Петр указывал на место против теперешнего Екатерингофа. К нему вели Мойка и широкий рукав большой Невы.
— Простое дело, — проговорил он, — одни тут поедут, другие — тут, — указал он на Мойку и на рукав, — с двух сторон и охватим.
Петр хлопнул широкой ладонью по столу.
— То же, что
Меншиков тотчас ушел, а взволнованный царь приказал подать себе пива и, куря трубку, без умолку говорил с Яковом, расспрашивал его о Неве, островах и о размерах шведских судов, которых Яков видел немало, живя в Спасском.
Пряхов со знанием дела поддерживал разговор, в то же время думая о том, что теперь представился случай выпросить у царя милость отцу.
Время шло, Пока снаряжали суда, запасались всем нужным, а там сажали солдат в лодки, прошел весь день и только к вечеру шестого мая, тихо плеща веслами, лодки отвалили от берега и потянулись друг за другом.
— Ну, помогай им Бог! — сказал Савелов Матусову, проводив лодки.
И все повторили то же. Всем казалось, что затевается что-то героическое. Царь со своими солдатами на простых лодках поехал брать военные корабли, вооруженные пушками.
XL
Последняя
Десятого мая на заре во Псков въехали два всадника. Один был Савелов, а другой — Яков, теперь в чине поручика. Фатеев поделился с ним своим платьем и теперь, с заплетенной косой, статный, бравый, он был офицером на диво.
— Куда же поедем? — спросил Савелов.
— По мне, к Петру Саввичу, а от него уже и к воеводе! — ответил Яков.
— Как сам думаешь. Дорогу знаешь?
— Я-то? — и Яков засмеялся.
Они выехали на площадь, свернули в переулок, проехали вдоль длинного забора и, подъехав к воротам, спешились. Яков тотчас властной рукой забарабанил в калитку. Никто не отозвался, только яростно залаяли собаки.
— Вот и я так же, — сказал Савелов.
— Ну, у меня так не будет! — и Яков снова начал стучаться в калитку.
На этот раз за калиткой послышался шум отодвигаемого запора, калитка приоткрылась и из-за нее осторожно выглянул дюжий парень в посконной рубахе. Увидев двух военных, он хотел было захлопнуть калитку, но Яков сильным ударом уже распахнул ее и вошел во двор.
— Ты чего? Кого тебе? Эй, Полкан! — закричал растерявшийся парень.
— Грудкина, Петра Саввича.
— Нет его.
— Ну, мы подождем. Отворяй ворота!
— Да ты что за воевода? — закричал парень.
— Я-то? А вот! — и Яков с размаха так ударил парня,
Парень выскочил и раболепно засуетился.
— Ах, ты, Господи! Хозяйский сын! Да откуда же мне знать, коли я только что из скитов сюда пришел? Ну, ну! — и он распахнул ворота, через которые Савелов ввел лошадей.
— Возьми коней и сведи на конюшню! — приказал Яков, идя прямо через двор к знакомому крыльцу.
Савелов, оживленный надеждой, пошел за ним.
На крыльцо вдруг вскочил высокий мужчина и закричал:
— Чего вам тут? Кто вы такие?
Яков в один прыжок очутился подле этого человека и, схватив его за руки, сказал:
— Петр Саввич, да неужто меня не признал!
Грудкин даже отшатнулся.
— Яша! — воскликнул он и тотчас поправился: — Яков Васильевич!
— Ну, тебе-то я — навсегда Яша! — засмеялся Пряхов и крепко поцеловался с Грудкиным. — А это — мой друг, что брат, Савелов, Антон Петрович! Теперь веди нас в горницы да поесть дай!
Грудкин с низким поклоном распахнул двери и ввел приехавших в большую горницу, чисто убранную.
Савелов осмотрелся, и ему показалось, что на всем лежит след заботливых женских рук. Он опустился на лавку.
Грудкин скрылся и вернулся с двумя слугами, которые несли еду и питье. Слуги ушли. Они остались одни.
— Ну, сказывай, Петр Саввич, — заторопил Яков, — где батюшка с матушкой?
Грудкин беспокойно повернулся на лавке.
— Матушка твоя Богу душу отдала, — сказал он перекрестившись.
Яков вздрогнул и тоже перекрестился.
— Упокой ее душу, Господи! Ну, а батюшка, Катя, Соня?
Савелов при этом вопросе весь перегнулся.
Грудкин смущенно закашлял.
— Ох, натерпелись они, Яша, горя! И я с ними. Оплел их тут прощелыга Агафошка, оплел и оклеветал. Воевода и привяжись. Все животы повымотал. В скит батюшка схоронился. А тут офицер приехал, их искать…
— Это — я, — сказал Савелов.
Грудкин встал и поклонился.
— Не разгневайся, милостивец! Думал я, что ты не с добром, а с сыском. Сам я испугался, всех напугал, а тут Агафошка опять впутался. Ты-то на скит напал, скит спалили, а твой батюшка опять на Волгу ушел. Тогда и матушка померла твоя.
Яков снова перекрестился.
— А теперь-то они где?
— Теперь? Теперь они тут хоронятся.
— Здесь? — Яков и Савелов вскочили с лавок. — И ты молчал? Где они? Веди к ним! Ты подожди! — крикнул Яков Савелову и выбежал из горницы.
Старик Пряхов с дочерью действительно жил теперь у себя в доме, хоронясь ото всех и платя за то огромную дань воеводе. Тому было приятно и доброту показать, и деньгу собирать.
Грудкин уже уведомил старика. Яков вбежал наверх, где тот скрывался, и упал отцу в ноги.