Северный пес
Шрифт:
Ее бледное личико раскраснелось в тепле, блестящие локоны отсвечивали золотом, простое светло-серое платье сидело, как на королеве. Грэм отвернулся. Еще не хватало, чтобы… Ну просто Безымянный знает что!
— Вы совершенно зря побеспокоили Николаса. Я долго не задержусь, с моей лошадью ничего не случилось бы. Какой вкусный чай! — сказала она. — Ваша кухарка, — ее, кажется, зовут Укон? — замечательно готовит.
— Угу, — неопределенно отозвался Грэм, раздумывая, как бы половчее узнать, замужем она или нет.
— Вы насовсем вернулись в поместье,
— Это так.
Она рассмеялась.
— Вы все так же неразговорчивы. Или все же я вам мешаю? Скажите, и я уеду. Мне не хотелось бы создавать помех.
— Не мешаете, — ответил Грэм. И неожиданно для себя добавил. — Даже наоборот.
— Ну просто фонтан красноречия, — Камилла снова засмеялась. — Не обижайтесь, Грэм. Или я теперь должна называть вас князем?
— Не говорите чепухи…
— Вот что! Вы должны приехать к нам в гости. Мой муж все время жалуется, что я слишком много говорю, вы как собеседник ему очень понравитесь…
— Вы замужем? — Грэм пропустил мимо ушей «шпильку».
— Да, — она подняла на него свои зеленущие глаза. — Я вышла замуж вскоре после вашего исчезновения. Мой муж немолод, но он хороший человек. Я не любила его, и сейчас не люблю, но мы… друзья.
Безымянный! подумал Грэм. Для чего она рассказывает мне все это?
Он чувствовал себя последним идиотом. Общение с прекрасным полом никогда не было его сильной стороной. Даже после того, как Джулия преподала ему кое-какие уроки.
— Знаете, Грэм, — задумчиво проговорила Камилла. — Есть кое-что, что мне хотелось бы сделать. Хотелось на протяжении всех десяти лет, — она аккуратно поставила чашку на стол, встала, подошла к Грэму, и взяв его за руку, тоже заставила подняться. — Вот… возвращаю вам ваш поцелуй.
И она его действительно вернула, да такой, что на минуту или около того у Грэма перехватило дыхание.
Глава 4
— Скажи мне, кто она такая, Грэм?
— Кто? — он лениво перевернулся со спины на бок, приподнялся на локте и намотал на палец длинный блестящий локон.
Камилла неожиданно резко высвободилась, откинула волосы за спину.
— Она. Та, чьим именем ты меня все время называешь.
— Что?!
Грэм порывистым движением сел в кровати, накинув на себя меховое одеяло, подбитое атласом. В спальне, несмотря на усилия, предпринятые артелью строителей, было все же прохладно. Пожалуй, даже излишне прохладно.
Уже два месяца они с Камиллой встречались, не слишком скрываясь от посторонних глаз, которых, впрочем, было не так уж и много в округе. Тот поцелуй, что Камилла пожелала возвратить Грэму, оказался вовсе не символическим, и чересчур многозначительным и пылким, чтобы им все закончилось. Конечно же, им ничего и не закончилось, а только началось. Незаметно для себя они переместились в спальню Грэма, на его широченную, заваленную мехом и атласом, кровать, и события пошли по нарастающей. Как десять лет назад Грэм был сдержан
И вот теперь, в разгар зимы, она вдруг задала этот странный вопрос. Грэм даже не понял, о чем она.
— Каким это именем я тебя называю?!
Она с грустью рассмеялась.
— Ты даже не заметил?.. Последнюю неделю ты постоянно называешь меня чужим именем, причем в такие моменты…
Грэм почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Если он и произносил чье-то имя, то это могла быть лишь одна женщина…
Чтобы Камилла не заметила его смятения, он отвернулся. Нехорошо, конечно, называть любовницу именем женщины, о которой ты мечтаешь и во сне и наяву. Камилла понимает все, но такого может не понять.
— Так кто она, Грэм? Я не знаю ни одной женщины с таким именем на десяток лиг вокруг.
Вопрос был задан вполне миролюбиво, и он понял, что скандала не будет; просто Камилла проявляет обычное женское любопытство. А значит, можно — и нужно — ответить, иначе ни за что не отстанет.
— Эта женщина — медейка.
— Тогда понятно. И ты ее любишь.
Грэм промолчал. О чем тут говорить? Да и тон, которым Камилла произнесла эту фразу, вовсе не был вопросительным. Она утверждала.
Не дождавшись ответа, Камилла тихонько вздохнула.
— И это тоже понятно. Не хочешь поговорить об этом?
— Не хочу, — он откинул одеяло и встал с кровати; в чем мать родила, прошелся по комнате. Камилла, усевшись и подобрав под себя ноги, наблюдала за ним. — Камилла, ты меня, конечно, извини… Не для меня такие разговоры.
— Я не обижаюсь. Хочешь — молчи, пожалуйста. Только, может быть, тебе стало бы легче, если бы ты…
Молчание.
— Если ты любишь ее, почему не поедешь к ней и не скажешь об этом?
— Я поеду, — с трудом выговорил Грэм, рывком повернувшись к ней. — Обязательно поеду. Но еще не время.
— И чего ты ждешь? Впрочем, не надо. Не говори. Не все ли равно?.. Мне будет грустно, когда мы расстанемся.
— Извини.
— Не извиняйся. Иди сюда, — когда Грэм подошел и опустился на край кровати, она склонилась и слегка коснулась губами сначала его поджарого живота, потом изуродованной груди, запустила пальцы в густую белую гриву сверх меры отросших волос. — Пока что ты мой.
— Очень самоуверенное утверждение, — заметил он.
— Да, да, я знаю, — она хмыкнула. — Ты — кот, который гуляет сам по себе…