Северный пес
Шрифт:
Грэм подивился такому бескорыстию — другой бы если не потребовал, то попросил бы у князя награды, — и поинтересовался, не видел ли Арен лиц людей, убежавших при его появлении. Нет, с сожалением ответил тот, не видел… А жаль. Грэму было не жаль, потому что обращаться за справедливым судом он не собирался, а для того, чтобы отомстить — если вдруг возникнет такое желание — ему чужие свидетельства не нужны.
К тому времени, как скромная трапеза была завершена, совершенно стемнело. Грэм немного поколебался, но принял приглашение Арена переночевать у него. Откровенно говоря, ему не очень-то и хотелось возвращаться
Кроме того, ночевать на широкой скамье в крестьянском домике оказалось гораздо приятнее, чем в огромной спальне с застоявшимся воздухом. Жаль, что сейчас не лето, думал Грэм, засыпая. Как хорошо было бы устроиться на сеновале… Совсем как в юности. Как ни странно, в эту ночь кошмары его не преследовали, и спал он не менее безмятежно, чем Мэнни.
После этой ночи он окончательно решил: мстить он не станет. И не только потому, что не желает оставлять сиротой сына Камиллы. Просто… не хотелось марать руки. И Грэм не искал встречи с таном Лорейном, а тот, к его огромному удивлению, не искал встречи с ним. И лето прошло спокойно и лениво, без особых происшествий. Можно было ни о чем не думать и наслаждаться любовью Камиллы. Он и наслаждался, но до поры, до времени. Потому что Ванда не переставала ему сниться, и с наступлением осени Грэм понял: тянуть больше нельзя. Нужно ехать в Медею.
Глава 6
Народу все-таки собралось видимо-невидимо. Очередь выстроилась такая длинная, что Грэм, обернувшись, не смог увидеть, где же она заканчивается. Он стоял тут уже минут тридцать, и хотя двери, украшенные золоченой резьбой, виднелись впереди на расстоянии вытянутой руки, радости по этому поводу он не чувствовал, а чувствовал одну только злость и усталость. Его раздражала вся эта толпа разодетых высокородных болванов, от смешанного запаха духов мутило, а от приглушенного гула голосов звенело в ушах. Окружавшие его люди постоянно перешептывались между собой; они хорошо знали друг друга, он же держался особняком, и не раз и не два ловил на себе откровенно любопытные взгляды. Он делал вид, что не замечал их.
Взгляды некоторых дам по-настоящему веселили Грэма (веселье это, впрочем, было довольно злое). Они оценивающе разглядывали его роскошное платье из белого атласа, шитого серебром и мелкими рубинами, и быстро отводили глаза, встретившись с Грэмом взглядом. Отворачиваться их заставляло не какое-то явное уродство, а всего лишь выражение смуглого, узкого, хищного лица.
Одна или две молодые дамы все же осмелились взглянуть на него вторично, и даже улыбнулись. Грэм смотрел равнодушно. К интересу женщин он привык удивительно быстро.
Даже таких роскошных женщин, какие собрались здесь, в Стеклянном дворце, резиденции медейского короля.
Привык и к тому, что интерес их длился ровно до того момента, пока он не улыбался в первый раз. Улыбка его к себе не располагала.
Наконец, Грэм преодолел последние несколько футов, едва не наступая на длинный шлейф идущей впереди дамы, и оказался перед сине-золотым церемониймейстером. Грэм небрежно протянул старикашке с медейским грифоном на плаще свой золоченый пригласительный билет, и, не глядя, стал ждать, пока его изучат. Через минуту церемониймейстер распахнул перед ним дверь, ударил черным жезлом в пол и неожиданно
— Светлейший князь Грэм Соло, Ваандерхелм, Наи!
Грэм шагнул в залу, щуря глаза от яркого света миллиона свечей.
Всей своей шкурой он чувствовал всеобщее внимание, прикованное к нему — а здесь, в огромной длинной зале, присутствовало несколько сотен человек. Имя было никому незнакомо, и поэтому Грэма разглядывали особенно пристально. Он, не оглядываясь по сторонам, быстро пошел по проходу, образованного живыми стенами людей справа и слева. Он видел впереди возвышение с троном, спинка которого была сделана в виде раскрывшего крылья грифона, и его интересовали только лишь люди, находившиеся там, на возвышении.
Зала казалась бесконечно длинной, но все же он шаг за шагом приближался, чувствуя, что сердце колотится все сильнее и сильнее. В какой-то момент он подумал, что сейчас оно выскочит из груди, даже почувствовал сильную боль, и замедлил шаг, невольно поднеся руку к сердцу, но почти сразу отпустило. Нелепо было бы упасть именно сейчас…
Ибо Грэм уже выделил глазами фигуру на помосте, которая интересовала его более всего. Именно при взгляде на нее у него захолонуло сердце. Он с трудом оторвал от нее взгляд, чтобы рассмотреть остальных людей.
Сейчас, подойдя ближе и с трудом опустившись на одно колено, Грэм впервые в жизни увидел короля Медеи Тео Первого Тира, за которого он сражался без малого два года. Это оказался крепкий мужчина с волосами того непонятного цвета, какого они становятся у рыжевато-белокурых людей, когда седеют. Грэм поискал в его чертах сходство с дорогим лицом, и нашел без труда. Такие же большие, прозрачные серые глаза. Выражение их, впрочем, было совсем иным. Тео был воин, это чувствовалось даже сейчас, когда он облачился в обычное платье; казалось, что ему гораздо привычнее носить доспехи.
Слева от него, на троне поменьше, сидела королева Даньела, женщина потрясающей красоты. Черноволосая, белокожая, в платье цвета красного вина, она была обворожительна, и мило улыбнулась Грэму, когда он склонился в поклоне.
Наследный принц, по правую руку от Тео, не улыбался. Дэмьен Кириан во все глаза смотрел на Грэма, и краска медленно сходила с его смуглого лица. Его сестра Ванда, побледнела еще быстрее. Казалось, она с трудом сдерживала крик. Она подалась вперед, словно хотела подбежать к Грэму, но осталась на месте, только пальцы ее плотно сомкнулись на подлокотнике маленького кресла. Грэм отвесил ей отдельный поклон, при этом пристально, без улыбки, взглянул ей прямо в глаза. Тут уж у нее даже губы побелели.
Завершив поклон и поднявшись, Грэм отступил. Мельком окинул взглядом тех, кого он не знал: молодая беременная женщина рядом с Дэмьеном, вероятно, его жена; и молодой человек лет двадцати пяти, стоящий за креслом Ванды с таким видом, будто имел на это право. Грэм внимательно вгляделся в него: высокий, широкоплечий, черноглазый, настоящий красавец. Его пышные пепельные волосы удерживал в относительном порядке золотой обруч с зубцами в виде виноградных листьев. Видимо, это была какая-то особа королевской крови, хотя и не медейской — в медейской короне зубцы были выполнены в виде лезвий мечей. Грэму совсем не понравилось, что виноградный тип стоит именно за Вандиным креслом.