Сгинувшее Время. Возрождение Жизни
Шрифт:
– Я принимаю твою клятву, Стемгал Угрюмый. И всеми силами постараюсь оправдать доверие, что ты мне оказал. – Рэнла осторожно, так, чтобы ненароком не раздавить наместника и не сбить с ног, ткнулась носом ему в грудь. – Теперь мы друзья навечно.
– Навечно, – повторил Стемгал и обнял Рэн за шею, хотя попытка обнять такую громадину выглядела со стороны нелепо, будто годовалый ребенок удумал заключить в объятия слона.
А потом Рэнла легла. Голова ее покоилась на вытянутых передних лапах. Стемгал устроился рядом, привалившись спиной к ее боку. Они ждали, пока заживут раны Рэн, и, чтобы скоротать время, Смерть рассказывала наместнику о своей жизни и кончине, о Богах,
Впервые за всю свою жизнь Стемгал ощущал настоящее умиротворение. В сердце росло и крепло новое, восхитительное и пленительное чувство – истинная вера. А вместе с верой рождалась надежда: все обязательно будет хорошо, однажды черная драконица уничтожит Пустоту. Отчего-то Стемгал в этом не сомневался. Смерти просто нужно немного помочь, и тогда его дети вновь порадуются солнцу, познают вкус свежих ягод и фруктов, увидят, как прекрасны леса и усеянные цветами луга, услышат щебетание птиц и изопьют чистейшей родниковой воды. У Стемгала защипало глаза от мысли, что однажды он и его близкие смогут засыпать в тишине, которую больше никогда не нарушат стенания мертвых.
Лаш со стоном перевернулся на спину, а потом медленно, стараясь не совершать резких движений, сел. Все тело, несмотря на отсутствие ран, нещадно ломило. Он огляделся.
Его заперли, по всей видимости, в подвале, на удивление чистом, где вместо привычного тюфяка стояла старенькая и скрипучая КРОВАТЬ. Лаш не смог вспомнить, спал ли он вообще когда-нибудь на кровати. Ему даже выделили видавшее виды, но стиранное стеганое одеяло, которое он теперь накинул на плечи. Рядом на покосившемся табурете стояла большая глиняная кружка с водой и лежала краюха хлеба. Кто и когда все это принес, Лаш не знал, как не знал и того, сколько времени провалялся без сознания. Однако не смог не отметить: кожа на спине осталась цела, да и других повреждений не было, а значит, к нему отнеслись по-человечески и не тащили волоком, как того паренька, что удумал напасть на Падальщицу.
По-прежнему докучал холод, но стал он куда более терпимым. Недовольным громким урчанием в животе дал знать о себе голод. Лаш взял краюху и откусил.
Боги, он, наверное, никогда не ел такого вкусного хлеба!
То черствое говно, которым кормил Шонатт своих рабов, хлебом язык не поворачивался назвать. Глотнув воды, Лаш и вовсе не смог сдержать стон удовольствия: она была свежей и прохладной, а не мутной, не пахла тухлятиной и не отдавала кислятиной. Он старался есть медленнее, чтобы растянуть удовольствие, не спеша прихлебывая из кружки. Из КРУЖКИ. Не из чертовой собачьей миски!
Лаш вдруг ощутил себя полным ничтожеством. Как вышло так, что обычный хлеб, кружка и кровать, заставили его едва ли не рыдать от благодарности к людям, пленившим его? Он настолько обрадовался столь банальным вещам, что на время позабыл и о рабском ошейнике, и о своем положении, и даже о Надлис, о судьбе которой ничего не знал.
Закончив с нехитрой трапезой, которая слегка приглушила голод, Лаш попытался понять, где находится и как долго был без сознания, и только теперь заметил крохотное, узкое окошко под потолком в противоположной стене помещения. Хотел подойти к нему, попробовать подтянуться и выглянуть наружу, но с разочарованием понял, что прикован цепью за лодыжку
Длина привязи позволила дойти только до середины подвала. Тогда он вернулся к кровати. Встав на нее, попробовал рассмотреть хоть что-нибудь. Однако не увидел ничего, кроме жухлой травы, растущей вровень с окном, и кусочка серого не то вечернего, не то предрассветного неба.
Лаш глубоко вдохнул и в очередной раз за последнюю четверть часа не смог поверить своему счастью. Из окошка тянуло свежестью, а не тошнотворным смрадом подземелий и не спертым воздухом центральной части города, где располагался амфитеатр Шонатта. Значит, он больше не в Елкэше или, по крайней мере, не в самом его сердце.
Сотни вопросов роились в голове. Лаш переживал за Надлис, но утешал себя тем, что люди, которые содержат невольников в таких хороших условиях, вряд ли надругаются над ней или станут пытать.
Тем не менее время шло, а в подвал никто не спускался, хотя Лаш точно знал, что вокруг есть люди. Слышал голоса на улице, ржание лошадей, изредка лаяла собака, а пару раз за окошком мелькнули подошвы чьих-то сапог. Вскоре Лаш учуял запах еды: он просачивался сквозь щели между досками, из которых была сколочена дверь. От этого аромата рот наполнился слюной, а живот снова заурчал.
Лаш окончательно согрелся, в чем сильно помогло одеяло, в которое он продолжал кутаться, боль в конечностях тоже постепенно стихла, став почти незаметной. А вот кожа на лице чесалась от краски, но смыть ее было нечем: вода закончилась.
Ожидание и неизвестность выматывали. Лаш расхаживал из стороны в сторону, не в силах усидеть на месте, мечтая, чтобы хоть кто-нибудь заглянул к нему и рассказал, что теперь будет с ним и Надлис. Однако вскоре пожалел о своем опрометчивом желании, потому что с улицы донесся чей-то громкий возглас:
– Хозяин и госпожа Луна вернулись!
Сердце Лаша пропустило пару ударов, по телу пробежала нервная дрожь. Еще раз столкнуться с Падальщицей совсем не хотелось. С кем угодно, да хоть снова к Шонатту, только бы больше не ощущать этого убийственного холода и боли в теле. А в том, что причиной его страданий была именно девушка в черном, Лаш не сомневался ни на мгновение.
Теперь желудок свело уже не от голода, а от страха. Лаш попятился, когда спустя примерно полчаса лязгнул засов на двери, и в комнату вошли двое крепких мужчин с мечами и топорами на поясе. Оба лысые и бородатые, в татуировках и кожаных бригантинах на голое тело. На плечах их красовались волчьи шкуры, а на ногах сапоги с высокими голенищами, отороченные все тем же волчьим мехом. Мужчины производили впечатление опытных воинов и смотрели на него с явной неприязнью.
– Значит так, ящерица – заговорил тот, у которого Лаш заметил в ухе серьгу-колечко. – Тебя велено отмыть и переодеть. Госпожа Луна сказала, что от тебя можно ждать сюрпризов. Так что давай сразу решим: пойдешь ли ты добровольно и будешь паинькой, или мы прежде дадим тебе урок послушания и уже после искупаем? – Говоривший гаденько осклабился, явно надеясь, что раб взбунтуется, и тогда первый вариант отпадет сам собой.
Но как бы ни претило Лашу вновь перед кем-то пресмыкаться, он понимал, сколь безвыходно его положение, да и что там с Надлис – неясно. Он боялся, что за его дерзость могут наказать ее. Потому, наступив на глотку гордости, как уже сотню раз до этого делал перед Шонаттом и его надсмотрщиками, покорно склонил голову и ответил: