Ш-ш-а...
Шрифт:
– Хрен с ними, с небесами, если ты туда явишься.
Отвернулся и снова пошел на войну.
– Пойдемте, мистер Пуласки.
Чувствую себя трясущейся гремучей змеей, полной яда. Все еще ощущается действие зеленой таблетки. Кожа слиплась от пота, словно тело очищалось сгорая, но не расслабилось в чистоте, по крайней мере, на другой день. За каким дьяволом проклятая сестра меня будит?
– Одиннадцать часов, мистер Пуласки. Пора на психотерапию.
Я почему-то понял, что должен идти. Если не пойти, то меня тут запрут, проведут шоковую терапию, убьют электрическим
– Фамилия президента Кувер.
– Да, мистер Пуласки, очень хорошо. Сознание проясняется. Но если не поторопитесь, опоздаете.
– Терапия по средам. Сегодня среда.
– Опять верно. Ну, давайте вставайте.
Она помогла мне подняться, повела по коридору. Выйдя из коридора, я краем глаза заметил койки и аппараты, каких, пожалуй, никогда еще не видел. Кто знает, что делают с людьми в этих кабинетах? Почти все пациенты лежат в одиночестве. Никаких свидетелей. Почти все двери закрыты. Не дом, а какой-то фильм ужасов.
Сестра привела меня в кабинет с мягкими кушетками, оранжевыми стульями. Цвета тошнотворные, но не настолько, как сидевшие на стульях люди. Сначала я увидел толстую коротышку с выбритой головой. Потом косматого парня с руками и ногами, растопыренными, как при игре в веревочку. Потом еще одну женщину, склонившуюся вперед, присасываясь к сигарете с таким видом, будто туда насыпан волшебный порошок.
Все на меня посмотрели и отвернулись. Явно нежеланный гость. Хмурятся, ворчат, ерзают. Смотрят на стены, в окна, в пол, в потолок, только не на меня. Наконец, я сел сам по себе на кушетку, оставив место еще для двоих с одной и с другой стороны, потому что, думаю, если сесть посередине, то всем станет ясно, что мне не хотелось бы иметь соседей. Настенные часы вроде школьных идут беззвучно, не тикают, то ли чтобы не раздражать никого, то ли чтобы мы позабыли о тикающих секундах, и время тихонько текло в никуда. Я уставился на свои ступни, притоптывающие под действием слабого электрического заряда в лодыжках, несмотря на мои увещания: «Успокойтесь. Не привлекайте внимания».
Дверь закрылась. Я поднял глаза. Прямо ко мне шагают блондин и рыжий. Блондин сел слева от меня, рыжий справа.
– Привет, – сказал рыжий. – У нас новый пациент. Поприветствуйте Рея Пуласки.
– Уф, – сказала бритая женщина.
– Рей, я Скотт, – сказал рыжий. – Ты, наверное, плоховато помнишь прошлый вечер.
– А я Карл, – сказал блондин.
– Мы еще не врачи, но скоро будем. Называть нас докторами не обязательно, хоть практически мы и есть доктора.
Косматый парень захихикал, грызя ногти. Курильщица загасила сигарету с такой силой, будто хо – тела протолкнуть окурок сквозь пепельницу и столешницу.
– Как ты сегодня себя чувствуешь, Рей? – спросил Скотт. – Тебя к нам вчера вечером скорая привезла, да?
Я кивнул. Совсем другие люди, чем ночью. Говорят звучно и мелодично, заботливо на меня смотрят, Щебечут, как птички.
– Почему? – спросил Карл.
– Не знаю. Приехала скорая, подобрала. Я бы сам справился, а меня положили,
– Не хочешь здесь оставаться, да, Рей? – спросил Карл.
– Можешь идти, – сказал Скотт.
– Дело твое. В заложниках тебя никто не держит.
– Только ты сам можешь себе помочь.
– Бриджет, как прошла неделя?
Курильщица закурила другую сигарету.
– Прошедшая неделя огрела меня молотком по затылку.
– Ммм, – промычал Скотт, – очень живописный образ.
– Не хочу разговаривать.
– Как угодно.
– Кстати, кто онтакой? – спросила она.
– Я ведь уже сказал, его зовут Рей, – ответил Карл.
– Я хочу встречаться с психотерапевтом наедине, – сказала она.
– Слушай, Бриджет, я тебе уже объяснял, что при групповой терапии пациенты помогают друг другу, делясь своим опытом.
– Чем онмне может помочь? Посмотри на него. Поганое обезьянье дерьмо.
– Мне здесь нравится нисколько не больше, чем вам, – сказал я, не глядя на нее, боясь, как бы она не увидела внутри меня дверцы ловушек, потайные туннели, ведущие в такие места, о которых я даже не знаю. Кажется, она знает обо мне что-то плохое, о чем сам я знать не желаю, что-то такое, на что все всегда намекают. – Я не виноват, что мир такой, какой есть. Не надо меня в этом винить. Делаю одно, выходит другое. Вы полностью на мой счет ошибаетесь.
– Ненормальный ты, Рей Блевотина, – сказала Бриджет.
– Рей, – сказал Карл, – ты слышал когда-нибудь от врача выражение «шизоаффективный психоз»?
– Вижу, к чему ты клонишь, – сказал Скотт Карлу.
– Откуда? Я у врачей пятнадцать лет не был.
– Проходил какое-нибудь обследование, какое-нибудь…
– Мне можно идти?
– Конечно можно, Рей, – сказал Карл, похлопывая меня по спине. – Если хочешь. Только сначала доктор Эйбрахам хотел бы с тобой встретиться. Пойдем, я тебя провожу. Скотт, один справишься?
– Разумеется.
– Тогда пошли, Рей.
Когда мы выходили, Бриджет сказала:
– Разве мне поможет, если я буду выслушивать сумасшедших?
Мы поднялись в лифте на один этаж. По пути Карл чиркал что-то на желтом листочке. Двери разъехались. Мы оказались в приемной.
– Дай мне всего пару минут, – сказал он.
Я сел, уставившись в журналы. Наконец, дверь открылась.
– Желаю удачи, Рей, – сказал Карл.
– Она мне понадобится, – улыбнулся я, глядя на ситуацию с положительной стороны, просто чтоб он почувствовал, что завершил какое-то дело.
– Я имею в виду не везение, Рей, а то, что надо делать то, что надо делать. В жизни делаешь не то, чго хочется. Запомни это, и засыплешь пропасть между собой и реальностью. Мир не зеркало, Рей. Старайся всегда помнить, что мир важнее, чем ты.
– Заходи, Рей, – сказал доктор Эйбрахам.
Подвел меня к другому оранжевому стулу, сам уселся за письменный стол. Какое-то время пристально смотрел на меня.
– Ну? – сказал он, наконец.
– Я должен догадаться? Не знаю ответа.