Шаг навстречу
Шрифт:
— Но миссис Килберн не любила меня сильнее твоей матери! Не любила! — твердила Бриджет, изо всех сил пытаясь заставить его понять.
Ричард вздохнул и покачал головой.
— Она нежно любила тебя, но то, что она сделала, было для моей матери как пощечина. Ее чувства запутались до невозможности. Всю ее жизнь ее мать ни в чем ей не отказывала. Теперь же любимая мать своей посмертной волей отказала ей в последнем доверии. Бриджет, ты должна понять ее чувства, как и то, почему мне придется расстаться с тобой, пока мама не придет в себя. Я не стану в нашей семье следующим, кто разочарует ее, и не стану тайком от нее,
— Мы любили друг друга, Ричард, и нам нечего стыдиться этого. — Глаза Бриджет широко раскрылись от изумления. Он так просто и откровенно покидал ее. Высвобождаясь из его объятий, она ощутила, как легко он выпускает ее. — Возможно, я только что поняла, в чем суть. «Любили» — это прошедшее время, Ричард. Ты не приходишь, чтобы заступиться за меня. Ты считаешь, что чувства твоей матери достойнее моих. Так, Ричард? Ты думаешь, что я что-то украла еще и у твоей бабушки. О нет, не деньги. Все вы думаете, что я украла у вас нечто более дорогое — ее любовь.
— Ты несешь чушь, — спокойно сказал Ричард. — Ничего такого я не думал. Честно говоря, я до смерти устал выслушивать, как каждая из вас рассказывает мне, что я обо всем этом думаю.
— Может быть, ты нуждаешься в этом, поскольку сам, кажется, не способен разобраться?
Бриджет отступила на шаг, но продолжала наблюдать за ним, и теперь он предстал перед ней в новом свете. В его совершенной защите была трещинка, которую она случайно обнаружила.
— Может, вовсе не нужно скрываться, как ты предлагаешь, Ричард? Ведь наша любовь не под запретом. Просто ты сам решил вести себя так, будто это запрещено, и все из-за того, что ты тоже зол на меня.
Бриджет подождала немного, но он не сказал ни слова в свою защиту.
— Очень удобный предлог — проблемы твоей семьи. Если бы ты был ирландским парнем, у тебя хватило бы порядочности вести себя честно со мной и своей семьей. Но у тебя нет этой порядочности. Образование и деньги сделали тебя самоуверенным, Ричард, но они еще и дают тебе возможность скрываться от ответственности, когда ты захочешь. Прячешься ли ты за своими деньгами и чувством собственной правоты — мне все равно. Я все еще люблю тебя. Я любила тебя в горе и гневе моем. Я люблю тебя, хотя ты даже не обнял меня, не сказал мне, что вместе мы сможем помочь твоей матери понять, что она не права, прогоняя меня. Я люблю тебя, несмотря на все это.
Ричард, глубоко засунув руки в карманы своих серых слаксов, смотрел на деревья в рощице вокруг родительского дома. Он щурился на солнце, проникавшее сквозь листву, и его лицо, неподвижно-задумчивое, больше не казалось привлекательным. Наконец, когда он снова посмотрел на стоявшую перед ним в ожидании Бриджет, его поразила ее бледность. Ему захотелось погладить ее, провести пальцами по ее щекам, на которых — он мог поклясться — было так много оставленных слезами дорожек. Ричард представил, как одно только прикосновение вернет прелестный румянец ее щекам… Он хотел бы быть волшебником и прогнать все ее сомнения и боль. Но он не был волшебником, да и она тоже. Они только люди, которые стоят на земле. Он был просто мужчиной, разрывавшимся между любовью к женщине и сочувствием к матери и еще каким-то необъяснимым чувством, таившимся в глубине его сердца. Ричард по-прежнему
— Бриджет, я только одно скажу тебе, — ровным голосом начал Ричард, — я люблю тебя всем сердцем и всей душой, но таких слов от тебя не потерплю. Это не твоя драгоценная Ирландия. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я был прямым ирландским парнем для того, чтобы ты могла остаться прежней. Ты уже начала меняться. Нам надо решить, сможем ли мы продолжать наши отношения в изменившейся ситуации. Но не сваливай все на мои плечи, Бриджет. В конце концов, все сводится к тому, что твое присутствие в жизни моей семьи одновременно и делает нас богаче и отторгает друг от друга. Так обстоят дела. Ты можешь подождать, чтобы страсти улеглись и мы смогли снова встречаться, и боль не разделяла бы нас. Или можешь пойти своим путем. Но я скажу тебе только одно. Мне нечего скрывать от тебя. Я не оставлю свою мать и не дам тебе удовольствия довести меня до безумия, чтобы потом выхаживать меня, словно Флоренс Найнтингейл.
Бриджет застыла. Взгляд ее стал жестче, когда она посмотрела в его глаза, по-новому осознав происходящее. Она заговорила снова, и голос ее звучал холодно и безжизненно.
— Я вижу. Теперь я очень хорошо вижу, что я для тебя значу. Твои прекрасные слова могут заставить меня поверить в то или другое. Но в душе ты знаешь, в чем суть дела. Ты цепляешься за страдания своей матери, потому что сам не в силах в своей жизни лицом к лицу встретить горе.
Он в сомнении покачал головой.
— Ты не можешь знать, что я думаю обо всем этом.
Бриджет подняла руку.
— Было время, когда я знала, потому что ты был честен и правдив со мной и тебе нравилось, какими мы были. Теперь ты не знаешь ни себя, ни меня, а я не хочу больше ничего знать о вашей семье. Меня поражает, как такая искренняя любящая женщина, как твоя бабушка, могла жить в окружении лживых актеров! Сколько бы твоя мать ни говорила, что это из-за любви, все дело в деньгах!
— Ты несешь чушь, — запротестовал было Ричард, но Бриджет громко, хрипло рассмеялась.
— Да неужели? Будь это чушью, ты по-прежнему бы верно и горячо любил меня. Ты запомнил бы все слова завещания своей бабушки, а не только те, что касались меня. Или ты забыл, как и твоя мать? Ты забыл, что она говорила о твоей матери в своем завещании? Она назвала Кэти драгоценнейшей частью души своей. Она говорила о том, как ее дочь любима и счастлива. Разве твоя бабушка не подумала о том, как бы твоей матери получить от жизни еще больше, получить то, чего у нее еще нет?
Ричард опустил голову — в его памяти вновь ясно прозвучали те слова, с которыми не могло смириться его сердце.
— И ты, Ричард… — Она произнесла его имя, словно оно было противно ей. — У меня слов нет! Я не могу говорить так логично, как ты. Я только надеюсь, что когда-нибудь у тебя хватит храбрости честно заглянуть себе в душу.
— А у тебя, Бриджет? — спросил он, жестко глядя на нее исподлобья. — Ты когда-нибудь поймешь, что не тебе одной больно? Ты окажешь моей матери такую же помощь, как и всякому, кто страдает? Пожалуйста, дай времени залечить ее рану! Ты не можешь прочесть всего в наших сердцах. Твоя честность оборачивается жестокостью. Ты слишком веришь себе, думая, что рассматривать ситуацию можно только по-твоему.