Шах и мат
Шрифт:
Меня продолжают фотографировать и просить прокомментировать игру, поэтому остается только одна возможность сбежать.
На сцену.
Сойер уже там. Ждет. Сидит со стороны черных и отслеживает каждое мое движение. Взгляд полон тревоги. Есть что-то резкое, хищное в его глазах, которыми он практически пожирает меня со своего места. Будто бы партия – это так, на закуску, а основное блюдо, которое он собирается отведать, – я.
Единственное разумное объяснение такому поведению – он и правда меня ненавидит. Он в предвкушении оттого, что я здесь, на его поле битвы, где он с легкостью одолеет
Успокойся. Это твое разбушевавшееся воображение. Ты ведь иногда думаешь, что летящие по небу птицы – это стервятники, явившиеся по твою душу.
Плотное, теплое напряжение сжимается внутри пружиной. Сойер просто производит такое впечатление. Возможно, я ему и не нравлюсь, но только чуть-чуть. Самую малость. Когда ему совсем больше не о чем думать.
Я заставляю себя подойти к нему – шаг за шагом, шаг за шагом. Щелкают вспышки, толпа шумит, и я наконец оказываюсь у доски.
Сойер встает.
Я протягиваю руку.
Он тут же с горячностью пожимает ее и слишком долго не отпускает, зажав в своих теплых, неожиданно мозолистых ладонях.
– Мэллори, – бормочет он. Его голос глубокий и какой-то мрачный на фоне непрекращающегося звона затворов, отчего меня бросает в дрожь.
Жар касается моего позвоночника, кожа будто наэлектризована.
– Привет, – говорю я.
У меня не выходит оторвать от него взгляд. Я что, тяжело дышу?
– Привет.
Он что, тоже тяжело дышит?
– Привет, – повторяю я, как настоящая идиотка. Мне просто надо сесть, мне просто надо…
– Извините, – незнакомый голос.
Я слишком сконцентрирована на Сойере, поэтому не сразу соображаю, что происходит.
– Мисс Гринлиф, прошу прощения. Мне нужно кое-что вам сказать.
Оборачиваюсь. Организатор турнира наблюдает за нашим рукопожатием с извиняющимся, вымученным лицом.
– Произошла ошибка, мисс Гринлиф. – Он прокашливается. – Вы не сможете участвовать в этой партии.
Глава 9
Моя жизнь – бесконечный повтор «Огненного фестиваля» [30] , так что нечего удивляться. И все равно у меня шок, ведь я начала играть в шахматы всего три недели назад, а уже вовлечена в скандал.
Ну правда, что за черт?
«Люди пишут о тебе в твиттере, – шепнула мне Дефне несколько минут назад. – Все это бред. Народ на твоей стороне».
Слава богу, что ни моя мама (слишком чувствительная), ни Дарси (слишком маленькая), ни Сабрина (слишком поглощена тиктоком) не сидят в твиттере. Стоило взять себе шахматный псевдоним. Королева Ван Ладьевна. Ферзи Маккасл. Пешкарелла Черная.
30
«Огненный фестиваль» (англ. Fire Festival) – один из крупнейших случаев мошенничества,
– Но она же победила.
Дефне представилась моим тренером и уже десять минут пытается оспорить решение организаторов. Я стою рядом, едва понимая, о чем речь.
– Все верно, да, – говорит организатор, в то время как его умоляющий взгляд просит немного анальгетика для облегчения боли.
Он перенес разговор со сцены в укромное место, где нет камер, но журналисты все равно кружат вокруг, как голодные акулы. Судя по всему, все самые смачные подробности все равно покажут по телевизору.
– Есть правила, – продолжает мужчина, – и одно из них гласит: в протоколе можно отмечать только ходы. А мисс Гринлиф… хм, нарисовала некоторые посторонние вещи и…
– Ну давай же, Рассел, – очевидно, Дефне с ним давно знакома. – Это ее первый турнир – она понятия не имела.
– Тем не менее ее оппонент подал жалобу. Это его право.
Десять пар глаз направлены в сторону Коха, который взирает на нас с высоты своего ухмыляющегося расстройства личности. Он меня переиграл, за что я хочу обдать его кипятком и скормить ядовитым древесным лягушкам.
– В чем вообще смысл этого правила? – ворчу я себе под нос.
– Чтобы игроки не портили записи – иногда это может послужить преимуществом, – отвечает Дефне. – Правда, это правило не пересматривали сотню лет. Могли бы придумать, что и жареную курицу можно есть только руками.
– Что она там рисовала? – лениво спрашивает Сойер своим глубоким голосом.
Вишенка на торте: Нолан Сойер и его менеджер – собранная и по-деловому одетая рыжая особа за тридцать – участвуют в этом и без того неприятном разговоре. Сойер возвышается надо мной, руки скрещены на груди, черный блейзер, надетый поверх белой рубашки, расстегнут у горла.
«До ужаса привлекательный», – несвоевременно вякает мой внутренний голос. Я заставляю его заткнуться.
По крайней мере, стиль общения Сойера с Кохом доказывает, что он ненавидит его всеми фибрами души. Я все еще не знаю, какого он мнения обо мне, но даже если я ему неприятна, в его списке ненависти я далекий второй номер.
– Вот, – Дефне передает ему мой протокол, и я чувствую, как краснею.
– Едва ли рисунок… – он всматривается в изображение на полях; брови вопросительно изогнуты, – кошки может помочь получить преимущество в партии.
– Это морская свинка, – бормочу я, и на меня тут же устремляется двенадцать пар неодобрительных глаз.
– К сожалению, правило сформулировано общими словами, – объясняет Рассел. – Я бы не стал за такое дисквалифицировать, но оппонент мисс Гринлиф, мистер Кох, настаивает именно на этом.
– Это дерьмо собачье. – Сойер с равнодушным видом возвращает протокол.
– Что, Сойер? – ухмылка Коха становится резче. – Боишься, что я уложу тебя на лопатки?
Не по этой ли причине Сойер на моей стороне? Он всерьез думает, что победить меня будет гораздо проще? Беспокойство щекочет мой желудок, но я вовремя напоминаю себе, что мне безразличны и шахматы, и мальчишки, и мужчины, которые в них играют. Это обман. Я их всех обманываю ради денег.