Шах и мат

Хейзелвуд Эли

Я напрягаюсь.

– Серьезно?

– Однажды после турнира мы с другими игроками пошли ужинать. Кто-то включил старое интервью Фишера, где он говорит, что женщины по своей природе глупые и плохо играют в шахматы. Все думали, это уморительно, – Дефне с непривычно подавленным видом смотрит на свои туфли. – Мне было семнадцать, у меня уже был статус гроссмейстера. И я была единственной женщиной за тем столом.

– Я… Да пошло оно все, Дефне, – яростно вскакиваю с места. Тогда она была моложе меня. Один на один с мудаками. – Фишер, кстати, был антисемитом. Это не значит, что…

– Меня задел не Фишер, а парни моего возраста, которые думали, что футболка с надписью

«Шахматист женского рода – это оксюморон» – отличная шутка. Меня задело, что ФИДЕ ничего с этим не сделала. И вот она я, все чаще проигрываю на турнирах уродам, которые шутят, что женский мозг слишком маленький, чтобы понять, как обезопасить короля. И я начинаю думать: вдруг они правы? Женщины-гроссмейстеры составляют сколько? Один процент? Это ничто. Может, мы действительно хуже. Может, нам и правда нужна отдельная лига.

– Ты… – я моргаю, ощущая себя преданной. – Ты правда так думаешь?

– Думала. Какое-то время. И чем больше так думала, тем больше проигрывала. Потом взяла перерыв. Пошла учиться, получила MBA – кстати, ты знала, что у меня есть степень? Теперь, когда ты знаешь, никому не говори: это мой самый ужасный секрет. В любом случае я думала, что шахматы для меня закрыты. Затем наткнулась на одно исследование.

Европейские ученые отобрали женщин и посадили их играть в онлайн-шахматы против мужчин схожего рейтинга. Когда женщины не знали пол соперника, то выигрывали половину партий. Когда им намекали, что по ту сторону экрана тоже женщины, они выигрывали половину партий. Но когда им сказали, что они играют против мужчин, цифры существенно изменились. Хотя на самом деле их оппонентами всегда были мужчины, – Дефне пожимает плечами. Ее сережки уныло позвякивают. – Если ты женщина, система тянет тебя на дно. Заставляет сомневаться в себе и бросать шахматы, ведь всегда есть те, кто талантливее. Оз, Эмиль, Нолан… даже хорошие парни не понимают нас. Не знают, каково это, когда тебе говорят, что ты с генетической точки зрения – второй сорт, – внезапно на лице Дефне появляется озорная улыбка. – Но это неправда. И как только ты это понимаешь, у тебя никто не может это забрать. На следующий день после того, как прочитала об этом исследовании, я пошла и сделала вот это. – Она снимает кардиган, чтобы продемонстрировать татуировку с шахматной доской на своем предплечье.

– Что это?

– Москва, 2002 год. Финальная расстановка в партии, где Юдит Полгар обыграла Гарри Каспарова^?. Она сделала это, несмотря на то что однажды он высказался о ней как об обладательнице «несовершенной женской психики».

Я смеюсь. И не прекращаю смеяться еще целую минуту.

– Это… Это потрясающе.

– Знаю, – Дефне тоже смеется. Затем выражение ее лица меняется на серьезное, и она берет меня за руку. – Мэллори, я выросла в этом мире, и я знаю, о чем думают эти придурки. Но все меняется. Старые пердуны из ФИДЕ начали понимать, что не могут заставить женщин перестать играть в шахматы. Они увидели тебя и подумали, что это их шанс. Ты была аутсайдером, который проявил себя на больших соревнованиях. Другие женщины годами были у них перед глазами, а твое приглашение они могут аргументировать тем, что ты новичок с низким рейтингом, но серьезным потенциалом. Они хотят использовать тебя для жеста доброй воли, но я-то их знаю. Знаю, что в реальности они в тебя не верят. Думают, любая твоя победа будет случайностью, а первое место тебе и вовсе не светит.

Что-то сжимается внутри меня. Разве это не то самое, в чем я неделями пыталась убедить себя? Что это не мой уровень. Что я не готова. Что я недостаточно хороша.

«Я проиграю» – было моей установкой по умолчанию. Потому что… Мне не хватает опыта. Потому что я не хочу этого и не заслуживаю. Потому что я женщина?

«Ты в курсе, насколько невероятная?» – спросил меня Нолан в Торонто. Я тогда ответила утвердительно, но глубоко внутри знала, что во мне нет ничего особенного. А как на самом деле?

Я смотрю Дефне в глаза. Она всегда поддерживала меня. Всегда была со мной откровенной. Никакого фальшивого позитива.

– Ты думаешь, я могу выиграть Турнир претендентов? – спрашиваю я и замираю в ожидании ответа.

Она берет меня за вторую руку, и я чувствую, что она по-настоящему в меня верит. Что она рядом. Что теперь я сильнее.

– Мэллори. Я думаю, что ты можешь выиграть матч на первенство мира.

Глава 17

Из аэропорта Лас-Вегаса нас забирает седан и отвозит в Вестгейт. В лифте по-деловому одетый представитель ФИДЕ рассказывает мне о зале для пресс-конференций, ВИП-ложе и ежедневной компенсации за еду, сумма которой может конкурировать с ежемесячным бюджетом семейства Гринлиф. На подушке меня ждет черное письмо с выпуклым логотипом – приглашение на церемонию открытия, которую посетит мэр Невады. Еще там будет посол Азербайджана – ему предоставлена честь разрезать ленточку.

Вот такие серьезные соревнования. Настолько серьезные, что я задаюсь вопросом, не встречу ли здесь текущего чемпиона. Затем сразу даю себе мысленную пощечину за то, что опять думаю о нем.

Ведь ничего, кроме проблем, мне это никогда не приносило.

– Ты уверена, что там нет дресс-кода? – спрашиваю Дефне через балконную перегородку соседнего номера.

Как бы мне хотелось, чтобы Дарси и Сабрина были здесь, со мной. Мама бы тоже с удовольствием посмеялась над нелепой экстравагантностью этого турнира. Но они дома, и мне снова пришлось солгать («Еду навестить Истон в Бодлер»). Мама рада, что я увижусь с подругой. Сабрина ненавидит меня за то, что я «сконцентрирована на себе больше, чем мишень для дартса». Дарси же гуглит каждый мой шаг с таким рвением, что акции Кремниевой долины, наверное, выросли пунктов на двести.

А я здесь одна. Ну, почти одна.

– Никакого дресс-кода, – убеждает меня Дефне. – Хотя там, скорее всего, будет парад из рубашек и кардиганов. И все серые.

– Может, мне купить черную юбку-карандаш?

– Если хочешь. Но я расстроюсь, если не увижу тебя на сцене в ярком кроп-топе.

Я ухмыляюсь, ощутив внезапный прилив благодарности.

– Тебе повезло: они у меня с собой.

Для церемонии я надеваю платье-футляр, которое Истон купила мне в секонд-хенде за семь долларов. Моя жизнь – дерьмовый макмаффин, и я оставила всякие попытки его съесть. Именно поэтому даже не удивляюсь, что первый, кого я встречаю, – это Кох.

– Ну, ну, ну, – говорит он, напоминая плохо прописанного злодея из вселенной Остина Пауэрса. – Только взгляните, какую бедняжку привели сюда член Сойера и жалость ФИДЕ.

– Наверное, дорогой, Мальте? – спрашиваю я, беря с подноса клубнику в шоколаде.

– «Дорогой» что?

– Поношенный костюм из сексизма, который ты все никак не снимешь.

Кох прищуривается и подходит ближе.

– Тебе здесь не место, Гринлиф. Ты единственный игрок, который не заслужил свое место в Турнире претендентов. Ты никто.