Шальные похождения
Шрифт:
— Сколько вам лет?
— Что за странный вопрос? — вместо ответа спросила она.
— Вполне уместный в день рождения.
— Как вы думаете, сколько мне лет? — продолжала увиливать Холли.
Рик знал, что ей двадцать восемь, но убавил на два года.
— Почти угадали. — Она с улыбкой покосилась на него.
— Угадал? В каком смысле?
— В том смысле, что мне примерно двадцать шесть.
— Так сколько же? Вы так чувствительны к своему возрасту?
— Нисколько.
— Тогда к чему темнить?
—
— Тридцать четыре, — моментально ответил он. — А вам?
— Не скажу. Вам тридцать четыре? Правда? А я думала, что вы старше.
— Понимаю, мстите мне за то, что я задал вам бестактный вопрос?
— Вовсе нет. Скажите, когда вы были мальчишкой, кем вы хотели быть, когда повзрослеете?
— Ужасно богатым.
— И вы богаты?
— Нет. Но мне нравится то, что я делаю.
— Немаловажное обстоятельство в жизни.
— Хотя и не гарантирует еду на столе, — заметил Рик.
— Вы не похожи на голодающего. — Холли окинула его взглядом с головы до ног.
— Это зависит от того, какого рода голод вы имеете в виду, — проурчал он. Не голос, а воплощение соблазна. — Еще одна ночь перед дверью вашего коттеджа — и голодная смерть обеспечена. Во всяком случае, полное изнурение.
— Знаете, можно как-то уберечься от изнурения. — Она сочувственно наклонилась к нему. — Советую почаще плавать в озере, очень помогает. Возьмите это на заметку.
— Дайте другой совет. Озеро чертовски холодное!
— Совершенно верно, — усмехнулась Холли. — Ничего нет лучше плавания, да еще в холодной воде, это отвлечет вас от мыслей о голоде.
— Глупости. Есть масса всяких других способов, лично мною придуманных, которые в сто раз лучше способны излечить такой голод.
— Не сомневаюсь. Видите, творчество, в конце концов, не такое уж трудное дело, разве не так? Что же касается моего дня рождения…
— Про который, предполагается, вы не знаете. Почувствовав в его реплике долю сарказма, Холли стала защищаться:
— Вспомните, вчера в коттедже… Как по-вашему, почему я воспользовалась новым пылесосом для уборки?
— Понятия не имею.
— Готовилась к приходу гостей.
— И почти что совершили харакири — не мечом, так пылесосом.
— Я даже подобрала музыку. — Холли не обратила внимания на его иронию.
— Удивительно, как вы справились. Только один вопрос.
— Валяйте.
— Почему ваши друзья продолжают устраивать вам сюрпризом день рождения, если очевидно, что для вас это уже не сюрприз?
— Все просто. Они не знают, что я знаю.
— Не знают?
— Конечно. Это бы разрушило весь праздник. Им нравится устраивать для меня сюрпризом день рождения, и мне это тоже приятно.
— Но это же не сюрприз. — В тоне Рика звучало такое сверхтерпение, будто он объяснялся с двухлетней девочкой.
—
Уже не в первый раз Рик гадал, какую часть ее поведения и в остальное время составляет игра.
— Почему вы так вцепились в эту тему? — спросила Холли.
— Потому что не вижу смысла устраивать сюрприз, если он уже не сюрприз. Это не логично.
— Поэтому мне и нравится.
— Вот как.
— А теперь пойдемте. — Она взяла его за руку. — Уже пора.
Веселье началось вполне соответствующе, с песни “Битлз” “День рождения”. Холли подобрала музыку такую же разнообразную, как и ее вкусы: пластинки фирм “Мотаун” и “Нью Эйдж”, диск группы “Темптейшн” и песни Энъи вперемешку со случайными классическими пьесами Бо Уильямса и Клода Дебюсси. Рик заметил эклектический подбор музыки, хотя и не знал каждого из композиторов.
Прошлый раз, когда он был в коттедже Холли, все его внимание поглотила она сама. Сегодня он наконец огляделся вокруг. Подбор мебели тоже отражал творческую оригинальность, которую он теперь связывал с Холли.
Мебели было немного, и ни одна вещь не походила на те, что выставляют в витринах мебельных салонов. Но каждая была сделана специально и в личной манере. Покрывало в форме звезды в темно-розовых и голубых тонах украшало спинку кушетки. На чудовищно раздутом сиденье стула лежали вышитые подушки всех очертаний и размеров. На секунду Рик даже удивился: неужели Холли делала их сама? Он как-то не мог представить, что она способна так долго высидеть на месте, чтобы вышить подушку.
Над камином, выложенным из природного камня, висел плакат, изображающий восход солнца над горами, из-за ярких цветных мазков небо пылало, будто охваченное пожаром. В плакате не было ничего утонченного. Страстный и прямой, он походил на женщину, которой принадлежал.
В каждом углу виднелись какие-то причудливые безделушки. Странные корзины, наполненные плюшевыми мишками. Оловянный чайник с засохшим цветком, вставленным в него. Потрепанная кукла опиралась на викторианскую клетку для птиц, увитую английским плющом. Большой деревянный лебедь с потертыми крыльями и с боа из перьев, накинутым ему на шею, служил упором для двери.
— Чарити, последние дни ты какая-то ужасно тихая, — сказала Холли. — С малышкой ведь уже все в порядке, правда? Ты же говорила, что доктор считает ее совершенно здоровой. И она прекрасно выглядит.
Пока Чарити помогала Холли, Гвидо возился с девочкой, развлекая ее.
— Нет, малышка меня не беспокоит, — ответила Чарити.
— Тогда что же?
— Байрон, — вздохнула Чарити.
— А что такое?
— Он опять перестал меня замечать. Разве ты не видишь, он всегда и везде старается держаться подальше от меня? Вот как сейчас — пристроился в противоположном конце комнаты.