Шаляпин
Шрифт:
Подошло лето 1900 года. В Париже открылась грандиозная Всемирная выставка, и Шаляпин отправился во Францию.
В Париже Федор увидел много интересного и забавного. Он знал лишь несколько слов по-французски, и это нередко ставило его в затруднительное положение. Но он с легкостью усваивал язык, феноменальная память помогла создать в короткий срок большой запас слов, и к концу непродолжительного пребывания во Франции он уже с грехом пополам мог объясняться с парижанами. А его абсолютный слух помог в произношении, хотя оно никогда не было идеально.
В Париже Шаляпин вновь встретился с знаменитым балалаечником В. В. Андреевым, гастролировавшим во
Однажды ему довелось петь на вечере, устроенном редакцией газеты «Фигаро», куда его привел Андреев. Очевидно, его успех на этом вечере стал известен, так как вслед за тем, когда Федор поехал в Италию к гостившей там семье, он неожиданно получил приглашение от Миланского театра La Scala выступить в будущем сезоне в партии Мефистофеля в одноименной опере Бойто.
Федор никогда этой оперы не слышал. О характере партии Мефистофеля Бойто, по сравнению с Мефистофелем из «Фауста» Гуно, он тоже не имел представления. Это тревожило его. К тому же его пугала перспектива выступать в Италии, стране великих певцов. Но он был все же человеком неустрашимым, бесстрашию его научила жизнь. Он дал согласие и одновременно поставил, как ему казалось, кабальные условия: он просил за десять выступлении в Милане 15 тысяч франков! Против ожидания, эти условия были сразу же приняты. На будущий год ему предстояло петь в La Scala.
На сей раз он путешествовал в обществе С. В. Рахманинова, который тоже находился в Италии. Поселились они в маленьком городке. Здесь они засели за штудирование «Мефистофеля», и Рахманинов стал готовить партию со своим другом.
Но этим новости года не исчерпывались. 1900 год знаменателей для Шаляпина еще и тем, что у него родилась дочь. По желанию крестного отца Рахманинова ей было дано имя Ирина. Так у Шаляпина появилось двое детей. Настоящая семья. Иола Игнатьевна, после рождения первенца бросившая сцену, теперь полностью посвятила себя домашнему очагу.
Следующий сезон в Большом театре начался с полных сборов и шумных оваций, ставших уже привычным явлением. Шаляпин был безраздельным кумиром публики. Это доказывалось на каждом спектакле.
Первой премьерой сезона явилась опера А. Корещенко «Ледяной дом», где Шаляпин выступил в эпизодической партии Бирона. Казалось бы, и самая опера, и эта роль не представляют ничего особенного (кстати, в дальнейшем Шаляпин исключил ее из своего репертуара), но спектакль дал повод вновь заговорить о певце. Поднял этот вопрос Н. Д. Кашкин.
Он считал, что сила Шаляпина заключена не только в том, что природа дала ему замечательный голос, но и в том, что, слава богу, его не обучали пению итальянские профессора. По мнению Кашкина, итальянские педагоги рождают заштампованных певцов, они только учат, как ставить ноту, и являются врагами подлинного вокального искусства. Единственным учителем Шаляпина был Усатов, и, к счастью, Усатов — сам хороший музыкант
Можно не соглашаться с отрицательными высказываниями об итальянской школе пения, но важно другое: появление самородка Шаляпина вызывает потребность осмыслить самое понятие русской вокально-исполнительской школы. Она существовала со времен Глинки и его современников, была развита Даргомыжским. Но для утверждения русской певческой школы нужно было, чтобы укрепились в творчестве русские композиторы: ведь по преимуществу на их созданиях начала расти и крепнуть она.
Россия и до Шаляпина имела выдающихся представителей национальной певческой школы, но когда появился артист с гениальными данными, можно было ставить вопрос о торжестве ее. Здесь Кашкин прав.
Шаляпин продолжал выступать в Большом театре, выезжать на гастроли в Петербург. Он спел партию Галеофы в «Анджело» Ц. Кюи, и это было расценено как несомненная удача, хотя само произведение признано слабым.
Зато огромный интерес вызвал спектакль «Руслан и Людмила», показанный 30 января 1900 года, в бенефис режиссера А. И. Барцела, где Шаляпин впервые выступил не в партии Руслана, когда-то доставившей ему немало огорчений, а в роли Фарлафа.
Шаляпину сам Глинка помог найти конкретный образ Фарлафа: это незадачливый, трусоватый и в то же время трогательно невинный варяжский витязь. Внешне это богатырь — и своим вооружением, и великанским ростом, и крупной, грузной фигурой. По за внешними данными кроется буффон.
Когда он стоит перед спящей княжной, раздумывая, проснулась ли она от волшебного сна, в нем заметны и крайняя неловкость, и детское любопытство. Он почесывает пятерней в затылке, вертит двумя большими пальцами, корчит уморительную физиономию, готовый заплакать. Все полно непосредственного комизма. Он не слишком смел — этот богатырь, и когда перед ним неожиданно вырастает волшебница Панна, у бедняги витязя начинают трястись поджилки. У Глинки Фарлаф и задуман как буффон, но роль неправильно истолковывалась многими исполнителями, и первым настоящим Фарлафом через десятилетия оказался Шаляпин.
Артиста упрекали в том, что грим его недостаточно варяжский и недостаточно романтичный, что этот грим сближает Фарлафа с героями картины Репина «Запорожцы». Такой упрек неверен. Если мы сравним грим Варяжского гостя с гримом Фарлафа, то без труда заметим, что Фарлаф — как бы комедийный вариант Варяжского гостя. Но до Шаляпина певцы находили в Фарлафе только самодовольную тупость и трусливость, — у Шаляпина же эти черты сглажены наивностью и детскостью. Подобная краска очень важна для понимания некоторых особенностей образов, воплощенных Шаляпиным.