Шаман-гора
Шрифт:
Мне было весело и смешно, потому что с самой первой встречи все шансы были только у Луизы, но не скажу, что мне была неприятна её ревность. А ещё мне очень понравился своей чистотой и детской непосредственностью Родион. Поистине русская душа.
Мы выпили за наше счастливое возвращение, за родителей, за царя-батюшку, за любовь к ближнему… Здесь надо подразумевать — к ближней, потому что в то время, в открытую, тосты за дам могли себе позволить только гусары.
Хотя девушки только слегка пригубливали спиртное и, отчаянно кашляя, отставляли стаканы в сторону, всё равно через некоторое время повеселели
Родион, слегка окосевший от выпитого, стал в открытую склонять девушек к измене.
— А чего вам куда-то ехать за тридевять земель? Оставайтесь у нас в Усть-Зейской, тьфу ты, в Благовещенске. Всё одно замуж выходить. А мы вам зараз таких казаков справных найдём, что любо-дорого, — говорил он, глядя Лукерье в глаза.
Всё-таки добилась настырная девка своего — охмурила бравого казака.
— Вот ежели бы все женихи были такие, как вы, Родион Артамонович, то я бы ни минутки не сумлевалась, — пристально глядя ему в глаза, ворковала Лукерья. — А так завсегда и ошибков наделать можно.
Мы с Луизой в общем разговоре не участвовали. Мы просто смотрели друг на друга и бездумно улыбались. Мне очень хотелось поцеловать её, и не просто поцеловать, а зацеловать до смерти. Судя по её зардевшимся щекам, она прочла о моём желании по глазам и смущённо отвела взгляд, но через мгновение смело посмотрела мне в глаза и утвердительно тряхнула косой. Моё сердце ухнуло куда-то вниз и забилось в два раза сильнее.
Между тем обстановка за столом обострилась. Судя по всему, Родион всерьёз решил уболтать девушек остаться. Он оглушительно хлопнул себя кулаком в грудь и произнёс: — А вот я и женюсь. Достало мне казаковать. Пора своей семьёй обзаводиться.
— Неужели такой видный казак и до сих поров не женатый? — притворно всплеснула руками Лукерья.
— Недосуг было. Служба царская времени не давала, — повинился Родион. — А теперь всё, точка. Конец холостой жизни.
— Да ты чего, Родя? Не говори так, — всполошился Степан. — Холостым, зараз, только патрон могёт быть, а мы с тобой казаки справные.
— Вот и я говорю, что женюсь, потому как справный. Кто твои отец с маткой будут? Куда сватов засылать? — всё более решительно наезжал он на Лукерью.
— Все вы, мушчины, такие: пока во хмелю, так бедным девушкам золотые горы обещаете. А как протрезвеете, так и ищи ветра в поле, — обдав Родиона жаром своего пышного тела, проворковала Лукерья. — А родителев у меня нету, сирота я.
— Да я? Обидеть сироту? Да не в жизнь, — хлопнул по столу кулаком Родион. — Нехай все свидетелями будут.
— Ну, ежели так, то я согласная, — резко сдалась Лукерья, не оставляя казаку ни малейшего шанса на отступление.
За столом воцарилось молчание. Никто не ожидал такой развязки.
«Ай да Лушка, ай да молодчина! — восхитился я. — Обработала казака, словно телёнка. А может, так и надо. Может, в этом и будет заключаться её маленькое личное счастье. Она, конечно же, нарожает ему кучу сопливых казачат и будет напропалую флиртовать с другими мужиками, а он её поколачивать и любить».
— Тогда надобно спросить согласия у вашего старшого. Чтобы всё было чин по чину. Стёпа, кто у вас командир? Могёт, ты?
— Дак это… — смутился Степан.
Вопрос о старшинстве
— Раз дело такое сурьёзное, то Михайло за старшего у нас, — решительно рубанул рукой Степан.
— Это с каких поров солдаты стали казаками командовать? — забыв про свадьбу, возмутился Родион.
— Дак не знаю я, — недоумённо развёл Степан руками, — так вышло.
— Это как же надо полагать, что «серая суконка» нашему брату казаку в командиры получилась? А Степан? — продолжал гнуть своё Родион.
— Хватит, Родя. Тебе ведь сказали, у кого благословения надо спрашивать. Пошто такое недоверие об человеке высказываешь? — всерьёз испугалась будущая невеста за своё счастье.
— А так и получилось, Родя, что лучшее он меня по всем статьям. И голова у него кумекает, — решительно махнул рукой Степан.
— Это позвольте вас поспрошать, а в чём он могёт быть лучшее моего брата? — завёлся не на шутку пьяный казак.
Я был вдоволь наслышан о том, что всякая пьянка у казаков заканчивается дракой. Очень взрывной и невоздержанный народ, но храбрецы.
Сказать по секрету, но я и сам был казачьих кровей. Родился я (то есть — должен буду родиться) на станции Возжаевка, что в Амурской области. Там до сих пор проживают (будут жить) мои многочисленные дядьки и тётки. Ныне покойная (а по теперешному моему положению — даже не родившаяся) бабушка Сара рассказывала, когда мне было лет десять, историю своего переселения на Дальний Восток. Родилась она на Запорожье, в казачьей станице. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году, после очередного казачьего восстания, все взрослые казаки в их роду были расстреляны, а баб и малышей, предварительно лишив всего имущества, отправили на Дальний Восток. В их семье было восемнадцать детей. До нового места жительства добрались только семеро. Моей бабушке тогда было восемнадцать лет. Она была в семье самой старшей. Со слезами на глазах рассказывала баба Сара о том, как на полустанках она отдавала добрым людям своих братьев и сестёр, иначе бы они все погибли от голода и холода. Вот так неблагодарные потомки отблагодарили казаков за их воинские подвиги во имя Веры, Царя и Отечества.
Недавно я прочитал секретное постановление Ленина о поголовном истреблении казачества и ликвидации его как класса.
Я был в шоке, ведь большая часть казачества верой и правдой служила Советской власти. Политика Ленина была ещё изощрённее, чем интриги византийских императоров, но миллионами загубленных жизней обошлась она для России. За сто пятьдесят лет мы не смогли заселить и освоить те земли, которые добыли для нас наши деды и прадеды, а ведь их могли заселить не родившиеся дети расстрелянных, замученных в застенках и погибших от голода людей…
Мои мысли прервало продолжение спора между Степаном и Родионом.
— Да во всём, — отрезал Степан. — И на кулачках, и в стрельбе, и с кинжалом управляется как заправский абрек[13].
— Он? На кулачках? А нехай меня спробует, — забыв, о чём спорил, произнёс Родион.
«Ну вот, началось, — с тоской подумал я. — Всё, как в мои времена. Сначала пьянка, затем разговор за любовь, за политику и обязательные «заборуньки»».
— А что, и спробуй, — обрадовался Степан. — Вот потеха-то будет.