Шандарахнутое пианино

МакГуэйн Томас

Дабы показать, что их мужья заполучили себе приоритетные боевые дежурства, некоторые военно-морские жены нацепили на себя юбочки из травы и топики из красных косынок. За их мускулистыми плечами виднелись башня, толпа, вихрящаяся нетопырья повозка, мангровые деревья и жаркое искрящееся небо. Детвора кидала в нетопырью повозку камнями, и все отмахивались и дервишили в тучах москитов.

Один из мужей, главный старшина, потемнил свой ежик волос замасленной ладонью и произнес в воздух:

— От этого осциллятора у меня припадок. — Жена главного читала газету.

— Ты слушь тока, что Пола Негри^{225} тут грит: «Я

была той звездой, что познакомила киноэкран с сексом, но нагота и непристойность в сегодняшних фильмах мне не нравятся. И кино, и мужчины в мое время были романтичнее». Я под этим подпишусь.

— Я тоже, милая, — сказал главный, — только у меня нет времени об этом думать. Как слышишь меня, прием? У меня тут осциллятор, а в ангаре выпрямитель остался, я уже рассказывал, у меня от него прямо припадок.

Болэн навострил уши. Жена заметила и замечания свои направила ему.

— Дон пытается дойти до Е9 перед пенсией^{226}, — сообщила жена Болэну, — а потом откроет ремонт телевизоров на Биг-Коппитт-Ки.

— Вот о чем у меня нет времени думать, — сказал Дон, главный старшина, — то есть если я вообще собираюсь открыть ремонт телевизоров на Биг-Коппитте, — так это о половой жизни Полы Негри.

— Хотя Дон согласился бы, не так ли, милый, что в кино все как-то слишком уж отбилось от рук.

— У меня времени нет даже на кучу фильмов с бобриками, — просто-таки всем вокруг сообщил Дон, — будь они там Полы Негри или еще чьи. У меня тут осциллятор подыхает, вот честно.

— А зачем он? — вежливо поинтересовался Болэн.

— Так низачем, если подыхает, — сказал Дон. — Это вам понятно или как?

— Да…

— А остального я вам объяснить не смогу, если у вас нет разряда ВМФ США по электронике, которого у вас нет.

Болэн убрел прочь, не ответив. У него отчего-то было ощущение, что он не в том положении, из которого тут можно затевать схватки. Но мало того; главный пошел за ним.

— Мы с женушкой, — нагло сказал он, — считаем, что вы их как липку обдираете.

— Липку?

— Точно. Поглядел я на счет. Там чистая прибыль ого-го.

— И сколько, по-вашему?

— Две трети.

— Мимо.

— Да ну?

— Боюсь, экономика — это не для вас. «Экон», как мы раньше выражались.

— У-гу. Знаете, нам, обнакавенным гражданам, уже вот где стоит, что нас все время доят.

— Вас не доят.

— Нас доят. Не перечьте мне.

— Вас обдирают как липку, — поправил его Болэн. — И, если б у вас в голове происходило что-нибудь помимо нескольких отекших представлений о том, как бы работать поменьше, а старушку свою при этом держать в штанишках из «Мартышкина склада» да в пластиковых тапках для ванной, вас бы нипочем не отымели. Теперь же, если вы не хотите выйти поиграть со взрослыми, я бы вам предложил прекратить ныть и вернуться к починке проводов для ВМФ США, покуда вы себе у них репутацию не подпортили. У немногих подразделений есть места для вас, служак-приспособленцев.

Главный подошел очень близко, сощурившись. Медленно помахал перед носом у Болэна целой пятерней пальцев. Склонил голову набок.

— Ятте во чё скажу, сукисын; как тока увижу, как до тя добраться, так сразу и доберусь. — Не вполне жалкий этот салабон разгорячился до того, что еще немного подразни его — и разразится философией со ссылками на нацию и замышляющих против нее врагов. Казалось, от таких паразитов, как Болэн, нет другого средства — только автомобильные наклейки и тайные рукопожатия. Из всех щелей придурки

лезут.

Болэн подошел к Кловису под башней, где они оба приветствовали верных. Болэн встал рядом с лучезарной ухмылкой и ждал, когда компания разойдется.

— У вас нет чувства, что они против нас? — спросил он с улыбкой, обращенной к маленькой дамочке, объевшейся картофельного салата, коя улюлюкала с мангров, отмахиваясь от тучи насекомых красной пластмассовой вилкой для пикников.

— Еще как есть, — улыбнулся им всем Кловис. — Давайте просто надеяться, что у нас ничего не расползется до окончания церемонии. Я заметил, вы хромаете.

Несколько мгновений спустя к башне приблизился главный старшина с разнообразными электрическими увлеченьями — только чтобы установить громкоговорители, какие усиливали бы исключительный голос Кловиса. Тем не менее Болэн от него занервничал. Болэн уже начал жалеть о своей речи насчет обдиранья людей как липки; и вообще-то утратил даже тот незначительный интерес к деньгам, что у него имелся; потому он пребывал в крайне унылом состоянии рассудка касаемо их перспектив.

Кроме того, его обуял тремор мук: вдруг подойдет какой-нибудь ребенок и скажет ему, что очень надеется на этих летучих мышей — они-де хорошо поработают, потому что его крошка-сестра умирает от энцефалита. Вот, сынок, возьми всю эту мерзкую добычу, что мы отобрали у твоего папы и его соседей, а вот тебе ключ от моего «хадсона-шершня» и от «Моторного Дома Доджа», что стоит вон там. Телеграфируй за мой счет, в Ливенуорт^{227}, если мотор забарахлит. Я башляю. Душа моя вся раздербанена в говно, и я не знаю, где мне дальше сходить. «Я кающийся грешник, — подумал Болэн, — сам на себя это навлек».

Декстер Вралл в свои пятьдесят три никогда не нарушал правил дорожного движения. Никогда не отказывался произносить застольные речи в «Львах»^{228} и ни разу не медлил, если требовалось вытереть посуду или вынести мусор, если о том просила его жена Бэмби.

Декстер Вралл любил симметрию. Нетопырью башню он любил потому, что она была симметрична, и любил Бэмби — потому что ее ошеломительный бюст был того же размера, что и ее выпуклая корма. Декстер Вралл часто сердился на самого себя, когда пытался подрезать себе бачки на одинаковую длину и укорачивал их один миллиметр за другим, пока те не становились лишь маленькими выступами у него над ушами. Рукава свои ему тоже никогда не удавалось правильно закатать; один неизменно спускался несколько ниже ему на локоть, чем другой, и в такие неудачные утра, когда криво застегивал на себе рубашку, он с визгом срывал ее с тела и выуживал из верхнего ящика комода другую, густо накрахмаленную, белую-на-белом, полупрозрачную.

Вралл верил во много чего, что граничило с суеверием, но помогало ему выжить в мире, где ему, казалось, недостает какой-то очень важной духовной координации. Он читал «Дайджест потребителя»^{229} и оценивал машины своих друзей по цвету их выхлопной трубы. Любимым автомобилем у него был «студебекер» старой модели, который, похоже, ездил задом и передом одновременно.

Предварительный комитет «Среднеотмельных поборников» приобрел нетопырью башню главным образом из-за того, что Вралл поднял такую шумиху насчет того, что она под любым углом смотрится одинаково. И вот именно его любви к симметрии мы должны приписать его мгновенный ужас при виде К. Дж. Кловиса.