Шанс для дознавателя
Шрифт:
Что ж, старость не дремлет.
В комнату я возвращаюсь чуть более воодушевленной. Медленно разбираю сумку — не люблю, когда вещи не на местах. Наполовину заполнив одну из многочисленных полок шкафа, листаю прихваченный с собой планшет. Нет, никаких соображений. Может, завтра?..
Исписанные Ринданом листы бумаги обнаруживаются на столе — правда, сложенные и отодвинутые в сторону. Тронуть их я все-таки не решаюсь — несмотря на некстати пришедшую мысль о том, что Максвелл бы поступил иначе. Но я не люблю рыться в чужих записях — к тому же, я ценю приватность. А поэтому
С Моррисом становится все ясно уже через полчаса — набросав план действий, а решаю забросить удочку в отношении его контактов уже на дежурстве: как раз после дня Отца и клюнет.
С Вермейером же сложнее — и, несмотря на то, что дело мое, смутные сомнения не дают покоя. Гладко не будет, но, по крайней мере, можно поднять из архива акт осмотра жилья инквизитора и протоколы допросов его соседей. Должно там что-то быть, однозначно должно!
У меня есть отвратительное качество — я не верю в безысходность дел. Везде, даже в самой непроглядной тьме всегда есть место свету, а в самой безвыходной ситуации — надежде. Вот и сейчас я будто вскользь пробегаю глазами по написанным строкам, цепляясь за пометки.
Время летит незаметно и, взглянув на часы, я все же решаюсь заказать чай. Его приносят незамедлительно — все та же женщина сервирует стол аккуратным чайником, парой чашек и многочисленными пиалами с различными добавками. Оторвавшись от работы, я наблюдаю за горничной — ни одного лишнего движения! Она движется настолько продуманно, что я в какой-то момент впадаю в странное оцепенение, глядя на женщину.
— Я могу вам чем-то помочь? — уточняет она, смерив меня перед этим о-очень цепким взглядом.
Улыбаясь, я отказываюсь и, захлопнув планшет, пересаживаюсь за стол. В хрустальных пиалах обнаруживается засахаренный миндаль, арахис в кунжутной обсыпке, мед и варенье. Вазочка на вычурной тонкой ножке заполнена печеньем, источающим тонкий аромат ванили. Но кусок в горло ожидаемо не лезет — Риндана нет уже второй час и я лишь наполняю свою чашку темной жидкостью с терпким запахом бергамота. В молочнике обнаруживаются сливки, но подобной роскошью я пренебрегаю и вновь пересаживаюсь за письменный стол.
Интересно, где же Максвелл?
Я чахну за работой долго — пока в окнах не повисает глубокая ночь. С момента возвращения в гостиницу прошло уже больше трех часов — но инквизитора нет. Я все чаще с тревогой кошусь на дверь, но до поры до времени удерживаю себя в рамках приличия, отдавая, впрочем, себе отчет в том, что пора начинать волноваться.
Щелчок двери раздается тогда, когда моя тревога достигает апогея и, отставив в сторону чашку с остывшим нетронутым чаем, я думаю, как бы поступить. Поэтому Максвелл, появившийся на пороге, воспринимается как нечто потустороннее и даже в какой-то мере фантасмагоричное.
Но на осознание у меня уходит пол-стука сердца.
— Ты… — с этими словами я пролетаю через комнаты и врезаюсь в Риндана. Тот тихо смеется и обхватывает меня обеими руками, целуя в макушку.
— Прости, моя маленькая,
— Ты где был? — не размыкая объятий, я поднимаю голову и смотрю в хитрые зеленые глаза.
— Заскочил в местное управление, хотел кое-что узнать.
— И как?
— Копнул глубже, чем собирался. Пришлось пожинать плоды.
От Максвелла пахнет морозом и можжевельником. Отстранившись, он сбрасывает дубленку и скрывается в ванной. Звук льющейся воды раздается через минуту, а я украдкой выдыхаю, чувствуя, что сердце занимает положенное ему по праву место.
Риндан выходит из ванной полчаса спустя, когда я, уютно устроившись на кровати под пледом, ныряю в чтение. Одетый в домашние штаны, он, сверкая голым торсом, проходит к своей сумке. Я слежу за ним взглядом, чувствуя, что не отказалась бы от стакана воды.
Но Максвелл, кажется, не замечает — достав из багажа теплый свитер, он просовывает голову в горловину и, одернув одежду, встряхивает влажными волосами.
Все, финиш. Низ живота простреливает предвкушающей болью и я подтягиваю колени к груди — так не сильно чувствуется. Вот же… невовремя!
— Я закажу ужин? — вопросительно смотрит на меня инквизитор.
Я хочу ответить, что с удовольствием поужинала бы хорошим сексом, но лишь киваю головой.
Служанка, зашедшая с тележкой десятью минутами спустя, укоризненно смотрит на стол.
— Вы совсем не пили чай, — как-то по доброму пеняет она мне и я виновато опускаю глаза, ощущая какое-то несвойственное мне смущение.
— Она волновалась, — заступается за меня Максвелл, с улыбкой глядя на женщину. Та понимающе кивает и быстро заменяет чайный гарнитур тарелками и небольшой — аккурат на пару порций — супницей.
— Второе будет через полчаса, — извещает она нас и, тихо гремя тележкой, отправляется восвояси.
Все полчаса мы сохраняем молчание. Солянка, поданная на первое, изумительна — в меру навариста, приправлена лимоном и снабжена оливками в достаточной мере. Отдавая дань таланту повара, я кошусь на Риндана — а тот полностью погружен в работу: перебирает утренние бумаги и даже, кажется, не замечает, что ест. Но отвлекать мужчину мне не хочется — и я выбираю единственный из возможных вариантов: отправляю в рот последнюю ложку восхитительного блюда и, откинувшись на спинку стула, промакиваю рот салфеткой и гляжу на мужчину сквозь полуопущенные ресницы.
Срабатывает моментально. Вздрогнув, будто от электрического разряда Максвелл отрывается от работы и смотрит на меня.
— Мейделин, ты знаешь, что за такие зазывные взгляды можно поплатиться?
Но я охотно принимаю правила игры.
— И чем же?
Риндан смешно морщит нос — как тогда, во время прогулки. Затем изображает задумавшегося философа и, внезапно вскочив с места, сдергивает меня со стула и заключает в объятия.
И целует.
Этот поцелуй не похож на все предыдущие. Тягучий, обещающий, он будто дарит мне новую жизнь, забирая взамен мою. Губы Максвелла медленно, но уверенно берут надо мной власть. Я задыхаюсь — но прервать поцелуй не в моих силах. Слишком нагой, слишком личный. Слишком… наш.