Шанс для дознавателя
Шрифт:
— Моим сестрам сюда нельзя, — категорично заявляет Максвелл, стоит мне только поделиться с ним наблюдениями.
— Бедные девочки! — прыскаю я, понимая, что любовь инквизитора к семье превосходит всяческие рамки.
Но Риндан считает иначе — внезапно дернув меня за руку, он меняет траекторию и прижимает меня к низкому бортику катка.
Древо совсем рядом — протянув руку, я смогу достать себе монетку. Но меня волнует другое: зеленые глаза совсем рядом. Максвелл загадочно смотрит на меня и молчит, а я лишь и успеваю, что заметить,
— Мейделин… — начинает он, но закончить не успевает — резкий свисток смотрителя катка — того самого парнишки — извещает о том, что мы замечены.
— Отойдите от древа! — просит, улыбаясь, парень. Подъезжает к нам и тормозит совсем рядом, залихватски повернувшись боком и обдав наши ноги ледовой крошкой, — бедную елку совсем уже общипали!
— Ладно, ладно! — не споря, поднимает ладони Максвелл и мы возвращаемся на привычный круг.
Сеанс заканчивается быстро — я едва успеваю войти во вкус. Риндан предлагает остаться ещё на один заезд, но мои ноги с непривычки дрожат, о чем я в итоге и признаюсь. Причина оказывается уважительной — меня усаживают на лавку и, сняв с меня коньки, инквизитор отправляется на поиски смотрителя, оставляя меня оглядываться по сторонам.
Каток окружен невысокими столбами, на которых висят гирлянды. Крошечные лампочки сейчас не горят — но я знаю, стоит только сумеркам опуститься на землю, они засияют маленькими звездочками. Кажется, у меня в кладовой тоже храниться такая гирлянда. Надо бы достать: праздник всё-таки.
Риндан возвращается быстро. Он не один — компанию ему составляют два бумажных стаканчика, из которых идет пар.
— Держи, — вручает он мне один из них. Я с любопытством вдыхаю запахи кардамона и бадьяна.
— Ты совсем решил меня споить?
— Нет, — улыбается Максвелл, — просто пользуюсь случаем. Глинтвейн здесь отменный.
— Тоже на работе просветили? — я все-таки делаю маленький глоток. И впрямь — приготовлен шикарно.
— И это тоже, — отмахивается инквизитор, занимая место рядом.
Некоторое время мы наслаждаемся глинтвейном, пока я не решаю задать вопрос:
— Ты когда уезжаешь в Рейлин?
— Послезавтра утром, — следует быстрый ответ, — но, к сожалению, ненадолго. Сразу после дня Отца нужно назад.
— На один день? — удивленно поворачиваюсь к инквизитору я, на что тот лишь пожимает плечами:
— Поставили дежурство на следующий день после праздника.
— А в сам день Отца кто?
— Алвис.
Значит, тот самый, с бородкой-клинышком. А хотя, неудивительно — Вальтц же тоже уезжает.
— Вы все были знакомы до прибытия сюда? — осторожно забрасываю удочку.
— Все инквизиторы так или иначе знакомы, — усмехается Максвелл, — мир одаренных и так невелик, а уж инквизиторов…
— И только дознаватели грустно стоят на обочине жизни, — хмыкаю я, затрагивая извечный вопрос нашего негласного противостояния.
— Ты неправа. У большинства нашего брата командировок больше,
— Только не говори, что её обычно занимаешь ты.
— Я?! Не-е-ет, там замок не закрывается! — делано ужасается он, — у меня свои покои. С кабинетом, — и Максвелл гордо поднимает палец вверх.
Я качаю головой, понимая, что перестать смеяться в ближайшее время мне уж точно не грозит.
После катка мы долго бродим по узким улочкам, иногда останавливаясь и осматривая тот или иной приглянувшийся особняк. Остановившись на перекрестке, я долго изучаю развалины старой ратуши. Её при отстройке города даже сносить не стали — вот и сейчас я смотрю на подкопченный камень стен и, кажется, даже чувствую какую-то злость за события прошедших веков.
— Пойдем, — наконец тянет меня за руку Риндан.
Словно вынырнув из какого-то дурного сна, я плетусь следом. Повышенная чувствительность к событиям прошлого у меня с тех пор, как я узнала, что наш прапрадед был одним из сожженных на пустошах. Помнится, я тогда долго переживала эту новость, спрятавшись от всех в библиотеке — в самом темном и глухом её углу.
Несколько лет спустя Адель призналась, что обнаружили меня почти сразу — но оставили в покое, чтобы дать возможность сделать свои выводы. И я была за это очень признательна.
— Плохие воспоминания? — тихо интересуется Максвелл, перекладывая мою ладонь себе на локоть.
— Вроде того, — и я кратко рассказываю о печальных событиях нашего рода.
Инквизитор внимательно выслушивает и, стоит мне замолчать, тут же резюмирует:
— К сожалению, такое почти в каждой семье. У нас тоже погибли там предки.
— Варварство, — констатирую я, поджимая губы. Тему продолжать не хочется — и мужчина это понимает. Успокаивающе поглаживает мои пальцы и ведет мимо ратуши — к ярким огням центрального праздничного древа.
В гостиницу мы возвращаемся в обед. Пока я переодеваюсь и грею озябшие руки под струей горячей воды, Риндан заказывает еду, а затем занимает письменный стол. Он долго скрипит переносным пером, склонившись над листами бумаги. Я смотрю на него от окна и вижу другую картину: ночь, фонарный столб и его лицо. Другое. Незнакомое мне.
Интересно, смогу ли я добраться до истины?
Неприметный портье — тот же, что провожал меня накануне — появляется до прихода служанки. Он принимает из рук Максвелла несколько темных конвертов и тихим невыразительным голосом сообщает, что все письма найдут адресатов сегодня же. Инквизитор кивает и, видимо, сочтя работу завершенной, поворачивается ко мне.
— Я заказал экипаж на пять вечера. Около восьми будешь дома.
Я киваю, глядя, как он приближается.
— Ты останешься?