Шантажистка

Пирсон Кит А.

Габби возвращается с бокалами и ставит один передо мной.

— Ах, Лондон, — говорит она, устраиваясь на своем месте. — Столько народу, и все равно это одно из самых одиноких мест на свете.

— Никогда бы не подумал, что у вас мало знакомых.

— Это почему же? Потому что я женщина?

— Хм, нет, потому что вы очень, э-э… привлекательная.

— А привлекательные люди, по-вашему, не могут страдать от одиночества?

— Откуда ж мне знать.

Габби фыркает и качает головой.

—

А вот это не очень привлекательная черта.

— Какая?

— Жалость к себе.

— И вовсе я себя не жалел. Просто констатировал факт.

— Факт или мнение?

— Мнение, основанное на фактических данных.

Она перегибается через стол и пристально смотрит мне в глаза.

— Что ж, тогда каждый остается при своем мнении.

Секунду-другую она не сводит с меня взгляда, зятем откидывается на спинку стула.

— Уильям, вас это не пугает?

— Что?

— Одинокая жизнь.

Не пугает. Ужасает.

— Иногда.

— А меня пугает. И что я могу закончить одинокой старой девой с несколькими десятками кошек да мешком сожалений.

Может, у нее действительно наболело, а может, на мне уже сказывается воздействие джина, но внезапно я ощущаю душевное родство с Габби. Несмотря на астрономическую разницу в физической привлекательности, похоже, общего у нас гораздо больше, чем казалось сначала.

— Одиночество, — отзываюсь я тихим голосом, — это худшая разновидность бедности.

— Какая глубокая мысль! Кто это сказал?

— Я.

— На основании собственного опыта?

Понятия не имею, с какой стати изливать душу практически незнакомому человеку. Наверное, в силу необходимости: мне столь редко выдается возможность обсудить с кем-либо дела сердечные, что сейчас я просто не могу позволить себе упустить ее.

— Семьи у меня нет, близких друзей совсем немного, — отвечаю я.

— Мне это знакомо.

— Ваша семья…

— Мои родители умерли. — перебивает меня Габби. — Мамы не стало, когда мне было одиннадцать, а отца — когда я училась в университете.

— Мне очень жаль.

Она чуть склоняет голову и закусывает губу. Мне так хотелось бы протянуть руку и ободряюще сжать ей ладонь, однако даже два бокала джина не способны вселить в меня достаточно смелости. Вдруг мне вспоминается мудрый совет Розы после неудачного телефонного разговора с Норой Хендерсон. В подобных ситуациях лучше слушать, чем говорить.

— Расскажите о них.

— О ком?

— О ваших родителях.

К моему облегчению лицо Габби проясняется, и я мысленно благодарю Розу. Странное дело, я внезапно ощущаю укол вины за то, что выпиваю с другой женщиной.

На протяжении следующих десяти минут я выслушиваю откровения Габби. Отношения с родителями у нее явно были очень близкими, в особенности

с отцом, и ее теплые слова вызывают у меня новый укол вины и сожаления.

Новая знакомая заканчивает рассказ извинениями:

— Поверить не могу, что, как дура, вогнала вас в скуку своими воспоминаниями о родителях. Простите меня. И что вы только обо мне подумали?

— Подумал, что вам нужно было выговориться.

Она подается вперед и сжимает мне руку.

— Вы правы, и спасибо вам огромное, Уильям, что выслушали. Я очень давно ни с кем не говорила об отце и матери.

Ладонь у нее теплая, и она мягко поглаживает большим пальцем мое запястье. Прикосновение женщины приводит меня в замешательство и восторг.

— Братьев и сестер у вас нет? — интересуюсь я.

— Нет. Только двоюродные. Порой я с ними встречаюсь, но ни с кем из них не близка.

Мысли, как развивать семейную тему дальше, у меня напрочь отсутствуют, да и все равно я предпочел бы обсуждать что-нибудь не столь тягостное. Поэтому предлагаю новую порцию выпивки и отправляюсь к стойке.

Пока единственный бармен занимается другим клиентом, устраиваюсь в конце стойки и, дожидаясь своей очереди, размышляю над причудами судьбы, милостиво протягивающей свою длань после хорошей оплеухи в виде провального выступления.

Внезапно на плечо мне ложится рука совершенно иной природы. Вырванный из раздумий, оборачиваюсь и вижу перед собой Габби.

— Еще не заказали? — спрашивает она.

— Нет.

— Хорошо. Я подумала, было бы неплохо вернуться в гостиницу и перекусить в номере.

Похоже, судьба все-таки решила придерживаться привычной колеи. Что ж, еще один вечер в одиночестве у «Фицджеральда».

— Да, конечно. Было приятно поболтать с вами, Габби.

Я протягиваю руку, однако женщина слегка хмурится.

— Я надеялась, что вы составите мне компанию.

— О!

— Уильям, честное слово, если вам неудобно, я всецело понимаю. Просто не люблю есть в ресторанах.

До меня доходит, что я по-прежнему стою с вытянутой рукой, да и челюсть у меня наверняка отвисла. Встряхиваюсь и излагаю собственное видение ситуации:

— Не могу сказать, что одобряю приглашение незнакомцев в гостиничный номер.

— Об этом я догадывалась, поэтому-то безбоязненно вас и приглашаю. В людях я разбираюсь неплохо, Уильям, и совершенно не сомневаюсь, что вы настоящий джентльмен.

Джентльменом меня называют отнюдь не впервые, и, как мне представляется, ярлык сей подразумевает выдержку, благонадежность и предсказуемость — отнюдь не те черты, что заставляют сердце учащенно биться. Остается только мечтать, чтобы меня хоть разок приняли за грубияна, обольстителя или даже немножечко мерзавца.