Шапка Мономаха
Шрифт:
Топорики и шапки привез Мясников, прихватив их из кремлевского арсенала. Порадовал он меня ещё и тем, что коронационные регалии оказались на месте. Разумеется, кроме большой императорской короны, что была сейчас на голове у моей «женушки». Но меня интересовала шапка Мономаха, и она-то как раз была в наличии. Но её я надену только во время венчания на царство, а пока я нес на голове корону оренбургского мастера.
Кортеж наш изрядно растянулся. Сперва ехало два казачьих эскадрона из полка Чики-Зарубина. Он лично возглавлял колонну. За кавалерией шли музыканты сводного оркестра, без устали
После небольшого разрыва катилась железная клетка, в которой сидел привязанный к стулу Григорий Орлов. Клетку изготовили и со всем удовольствием подарили Баташовы. В ней бывший фаворит и ехал от самого Мурома. За Орловым топала, поднимая облако пыли, бесконечная колонна пехоты, артиллерии и обозов.
У Рогожской заставы Камер-Коллежского вала, который был фактической границей города, пришлось немного задержаться и принять хлеб-соль от депутации старообрядческой общины. Авторитетный вождь местных раскольников купец Ковылин произнес довольно пафосную приветственную речь и умудрился ни разу не поставить меня в неловкое положение какими-нибудь теологическими вопросами или утверждениями. Пообещав этому умному и тактичному человеку позже поговорить более обстоятельно, я двинулся далее.
За Рогожской заставой потянулись вереницей дворянские домики с мезонинами, обычные деревенские избы, сараи, конюшни, овины, сады, огороды и заборы, заборы, заборы. Куда ни кинешь взгляд. Москва пока ничем не отличалась от огромной деревни.
Двигаясь по улице, я выискивал взглядом стены Земляного города. Из истории я помнил, что они были деревянные, но оштукатуренные известью, чтобы казаться каменными. Но ничего похожего видно не было. Меня терзало любопытство, но немного пугала мысль показаться странным, задавая вопросы на эту тему. Я же как бы современник и должен знать, как обстоят дела.
Я задумчиво оглядел свое окружение и остановил взгляд на одном из «рынд». Это был один из казаков, что испили вместе со мной яду и в чьей верности я не сомневался. Кроме того, Федор Коробицын долго жил в Москве и даже женат был на москвичке. Я подозвал его к себе.
— Федя, я Москву плохо знаю. Сам понимаешь, раньше только из дворца в собор, из собора во дворец. А потом, когда скитался, в Москву носа не казал. Опасался. Так что будь ласка, обскажи, где мы едем и где тут стены Земляного города.
Коробицын объяснение принял без удивления и начал меня просвещать.
— Мы, государь, к Таганской площади подъезжаем. Ворота Таганские срыли уже давно, чтобы площадь расширить. А стены разбирать начали ещё раньше, когда Камер-Коллежский вал строили. Но до сей поры местами его видно. — Казак указал в сторону островка густой растительности. — Вон там ещё осыпь от стен не разровняна. Она так и идёт по кругу. Где разровняли, там площади устроены, а в иных местах домики прямо на горбу стоят.
Я, приглядевшись, действительно разглядел пологую гряду, заросшую деревьями и кустами. Впрочем, в буйной растительности, накрывавшей город, она почти терялась. Как терялись и проплешины пепелищ от большого прошлогоднего пожара.
Таганскую
Площадь была запружена народом. Солдаты с трудом сохраняли широкий коридор для проезда моего кортежа. Народ толпился даже на крышах домов, а самые мелкие москвичи, как воробьи стайками, сидели на ветках деревьев. Пришлось опять задержаться. Не слезая с коня, принял хлеб-соль от группы дородных и бородатых мужиков. Один из них, окая, громко начал речь о том, как они счастливы видеть меня, их природного государя.
На это слово «природный» говоривший напирал особо и употребил в недлинной речи несколько раз. И неспроста. Это было отражение борьбы в народе разных представлений о моей персоне. Новиков и братья-масоны по дороге от Мурома охотно пересказывали мне разного рода слухи и байки, ходящие в народе обо мне. И из этого пересказа следовало, что одни считают меня «природным» государем, то есть законным, «богоданным». А другие — «народным» государем, то есть таким, которого ещё надо узаконить на Земском Соборе.
Первые лояльны без условий и составляют большинство, но вот вторые могут стать проблемой. В их среде бродит превеликое множество фантазий на тему халявы, которой должен оделить всех и каждого «народный» государь. И этими фантазиями они изрядно смущают бесхитростные крестьянские умы. Пока что это не проблема. Внешний враг — дворянство, сплачивает ряды моих союзников. Но после окончательного воцарения следует ожидать разного рода смуты.
Ну да ладно. Это дело не сиюминутное. Придумаю, как это утихомирить. А пока что принимаю славицы в свой адрес от лояльных мне купцов и думаю, что надо бы что-то сказать в ответ, и желательно что-нибудь запоминающееся.
«За неимением броневичка будем толкать речь со спины боевого коня».
Я упираю руки в луку седла, сильно отталкиваюсь от стремян и посылаю свое тело вверх. В одно движение я встаю ногами на подушку седла, выпрямляюсь, придерживаясь одной рукой за повод. Конь переступил ногами, но это меня не потревожило. Народ ахнул, хотя трюк совершенно банальный. Любой казак так умеет.
Мелькнула мысль: «Не дай Бог потомки увековечат. Это будет самая потешная конная статуя в мире».
Раскланиваюсь на все четыре стороны и зычным, командирским голосом накрываю сразу всю площадь:
— Здравствуй, славный город Москва! Город, собравший Русь воедино и прекративший княжескую усобицу. Город, раздвинувший границы России от северных морей до Каспия, от Балтики до великого океана на востоке. Город, в котором бьется сердце нашей православной веры!
Тишина стоит полная. Только колокольный звон, не стихая, несется над городом, придавая эпичности моим словам.
— Во времена великой Смуты внешний враг воспользовался нашей разобщенностью, предательством бояр и захватил тебя, стольный град. И тогда, полтора века назад, вся земля Русская под водительством гражданина Минина и князя Пожарского поднялась против поляков и выбила их из пределов Отечества. А после волею народа на царство был избран первый из династии Романовых.