Шарада

Доун Нирай

— Думаю, мне нужно прилечь. Хочешь поболтать со мной там?

Я киваю, ее слова вонзают нож еще глубже.

Как только я поднимаю ее хрупкое тело на кровать, сажусь рядом с ней. Она берет ме-ня за руку, и та настолько маленькая. Такая тонкая, что мне кажется, я могу ее сломать, если сожму крепче. Мне хочется проводить с ней как можно больше времени, но я практически чувствую себя виноватым. Будто я изматываю ее. Трудно все время видеть ее в кровати или укладывать туда.

— Так что ты, на самом деле, делаешь здесь, Кольтон?

Она

переворачивается на бок и смотрит на меня. Она выглядит усталой. Чертовски усталой.

— А что? Я не могу проведать тебя, когда мне этого хочется? Я бываю здесь практиче-ски каждый день.

Она бросает на меня взгляд, который говорит, что мне бы лучше ответить на этот во-прос.

— Я твоя мать. Я все знаю. — Еще одна легкая улыбка. — Твой взгляд в миллионах миль отсюда. Что творится у тебя в голове?

Господи, я знаю, что это делает меня придурком, но все, о чем я могу размышлять, — это как я буду обходиться без нее. В чем смысл продолжать жить, когда у таких хороших людей, как она, настолько дерьмовая жизнь. Единственное, на что она может рассчитывать, — это я, но как же это печально. Я учусь в колледже, хотя и ненавижу его. Я уже на третьем курсе, а до сих пор хожу на общеобразовательные предметы, даже не знаю, что делать. Я торгую наркотиками, слишком много пью, сквернословлю и сплю с девушкой, которая только что потеряла свою мать, в это время пытаясь делать вид, что делаю это для нее, ко-гда, на самом деле, только из-за того, что она чертовски хороша.

Когда я не отвечаю, она продолжает:

— Видел бы ты, как эта девушка смотрит на тебя. Я рада, что стала свидетельницей этого.

Ее слова не могут заставить меня чувствовать себя еще большим дерьмом, потому что у нас с Шай все несерьезно. Ведь так?

— Это не то, что ты думаешь.

— Или, может, ты просто не хочешь в этом признаваться, — возражает мама.

Я стараюсь с ней не спорить, потому что у нее это отлично получается, даже в те мо-менты, когда она не права, как сейчас.

— Все, чего я хочу в этой жизни, — чтобы ты был счастлив, Кольтон. Ты заслуживаешь этого, хотя я и знаю, что ты так не считаешь. Если она может сделать тебя счастливым, хва-тайся за это. Хватай ее и не отпускай.

У меня начинает жутко щипать глаза. Счастье. Что это вообще такое? Может ли Шай сделать меня счастливым? Счастлив ли я сейчас? Можно ли назвать счастьем то, когда я с ней смеюсь? Вхожу в нее?

— Я… — Но больше ничего не произношу.

Мама сжимает мою руку с большей силой, чем я от нее ожидал.

— Я все еще хочу татуировку, помнишь? Я ожидаю, что ты мне это обеспечишь.

От смены темы разговора у меня слегка отпускает грудь.

— Ты не хочешь татуировку. Я это знаю.

— Может, раньше и нет, но сейчас — да.

Я качаю головой. Не могу себе представить, чтобы приведу ее в тату-салон или что она будет сидеть там, пока кто-то будет рисовать на ней чернилами.

— Мне пора идти.

Я встаю, полностью осознавая, что в этом визите не было

никакого смысла.

— Хорошо. Рада, что ты навестил меня.

— Я тоже. — Я целую ее, а потом иду к двери. В другой комнате я слышу Мэгги, по-этому знаю, что она не будет здесь одна. — Увидимся позже, ладно?

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее.

— Ты счастлив, Кольтон? — спрашивает она. — Знаю, что я больна, и это тяжело… но ты счастлив?

Мое горло сжимается так сильно, что я даже не знаю, смогу ли ей ответить. Настолько простой вопрос, но у меня нет на него ответа. Того, который бы я почувствовал.

Я сжимаю дверную ручку.

— Да, мам. Конечно, я счастлив.

* * *

Мое сердце стучит отбойными молотками, когда я еду по городу. Я не знаю, куда еду и что делаю, но мне просто нужно уехать. Я направляюсь на окраину города, в небольшой парк-гетто, спрятавшийся в самой глуши, где никого не бывает.

И никто не гуляет.

Я брожу, но не знаю, почему. Я просто слышу, как Шайен говорит мне, что я лучше того, чем занимаюсь, а мама спрашивает меня, счастлив ли я. Все, чего она хочет для меня, — чтобы я был счастлив, а я даже не могу сказать ей правду, черт возьми.

Но я хочу. Впервые я понимаю, что хочу этого для нее и для себя. Мне не хочется быть этим куском дерьма, наркодилером, который оставляет свою девушку, чтобы продать нар-котики. Я не хочу, чтобы мама смотрела на меня, как на самого любимого человека в этом гребаном мире, но знаю, что она тоже хочет большего для меня. Она знает. Она должна знать, чем я занимаюсь и кто я.

У меня вибрирует телефон. Один взгляд на него говорит мне, что кому-то нужна травка. Телефон вылетает из моей руки в дерево и разбивается. Разлетается на миллион ку-сочков, как и я сам сейчас.

По моему лицу текут слезы, и я ненавижу это, но в то же время надеюсь, что они мо-гут очистить меня. Как-то освободить от моих грехов.

Я чувствую себя никем. Я не знаю, кто я и чего хочу, но продолжаю вести свой дерь-мовый образ жизни в то время, как моя умирающая мать надеется для меня на лучшее.

Я когда-нибудь чувствую себя хоть кем — то?

Да, с ней. Или с Шайен. Обнимая ее, целуя или защищая от демонов в ее голове.

Я хочу этого. Не могу поверить, что я хочу ее. Действительно хочу, но что я могу пред-ложить?

Я даю себе волю и кричу. Знаю, что это безумие. Черт, может, я схожу с ума, но я пы-таюсь и выпускаю все из себя. Выдавливаю, потому что я чертовски устал чувствовать вот так.

Я хочу ее. Хочу чего-то. Чего, не знаю, но точно не хочу стоять посреди глуши и схо-дить с ума.

Я устал. Чертовски устал бороться и чувствовать, что бы то ни было. Я лгу обо всем. Для всех я придурок. Я даже не могу правдиво ответить на вопрос «ты счастлив?». Но во мне она видит большее. Они обе.

Мои ноги несут меня обратно к машине. Не знаю, куда я поеду или что планирую де-лать, когда доберусь до нее.