Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Вотье Жорж

– Генриетта д’Антраг? Ее ненависть к королю доходит до бешенства.

– Я этому бешенству не верю… Она была слишком много любима, и в решительную минуту воспоминание об их прошедшей любви заставит ее забыть свои клятвы.

– Не думайте этого… У этой женщины совсем нет сердца; она не любила никогда… Возвышенная почти до престола, почти королева, потом брошена, забыта… она не простит никогда… Потом что мы ее держим надеждой брака с Гизами…

– Но ведь надо же, чтобы эта надежда не сделалась химерой, готовой исчезнуть… Гизы

никогда не согласятся; все их надежды обращаются на девицу де Монпансье, богачиху Монпансье…

– Гизы взбешены… Они хотят во что бы то ни стало помешать браку герцога Вандомского с девицей де Меркер, который передаст их состояние незаконному сыну короля… Выгоды всех их требуют, чтобы дела пошли по нашему желанию и чтобы какое-нибудь событие…

Кончини понизил голос, как будто боялся, что его услышат стены.

– …Какое-нибудь непредвиденное событие, – продолжал он, – отстранило эту опасность и позволило им осуществить их намерения.

– А Генриетта?

– По окончании дела от нее можно отвязаться.

– А до тех пор?

– Ее будут забавлять ложными обещаниями… и, если понадобится, на ней женятся… Впрочем, она и не подумает требовать исполнения обещаний. На ней все будет лежать; она сначала должна примирить Гизов с герцогом Эпернонским… Это нелегко…

– Роль, которую дают этой женщине, слишком велика… Против моей воли она пугает меня…

– А до тех посмотрите, как она может быть полезна нам!

– Это правда… Пусть же она действует!.. Но уверены ли в ней, по крайней мере?

– Ручаюсь за нее, как за всех. Я уже их видел.

– Вы уже их видели! Гизы здесь?

– Нет, они должны остаться позади до последней минуты… ни герцог Эпернонский, ни Антраг…

– Вы говорили с ними?

– Да…

– Ясно?

– Довольно ясно…

– И вы не боитесь?

– Их – нет… Мне не нужно было рассказывать им подробно; они прекрасно поняли меня с полуслова… Генриетта уже сообщила мне, что у иезуитов есть под рукой молодой безумец…

Мария Медичи отступила на несколько шагов; она слегка побледнела.

– Молчите, Кончини, – сказала она задыхаясь, – молчите! Есть вещи, которые я не хочу ни знать, ни слышать.

Кончини низко поклонился с насмешливой улыбкой на губах.

– В таком случае я ухожу…

– Вы опять придете?

– Вечером, конечно… Кстати, скажите мне… Сейчас, прежде чем пришел сюда, я встретил Бассомпьера там, где предпочел бы, чтобы он меня не видел.

– Где же это?

– В одной лавке на Малом мосту… Но не в этом дело. Этот ветрогон может нарушить мои планы…

– Какие планы?

– Вы их узнаете… Главное пока – привлечь его на нашу сторону.

– Это невозможно: он слишком привязан к королю.

– Полноте, он такой фанфарон!

– А! Вы вот чего желаете… Хорошо, я попытаюсь.

IX

Кончини ушел. Он направился по коридорам к большой лестнице и, проходя мимо кабинета короля, остановился

на минуту и прислушался.

Слышался громкий хохот.

Генрих IV играл в кости с де Бульоном, Роклором и герцогом де Бельгардом. Он был очень весел и прерывал игру, чтобы подшучивать над Сюлли, который стоял возле игорного стола, печально опустив голову на грудь, нахмурив брови, скрестив руки, и казался подавленным тяжестью большой горести и большого неудовольствия.

Шутки не умолкали. Сюлли наклонился к королю и сказал ему очень тихо, так, чтобы играющие не услыхали:

– Государь, вы помните, что дали мне поручение к королеве?

– Помню! И все жду от тебя ответа.

– Я не могу дать вам ответ при этих господах.

– Стало быть, это очень важно?

– Чрезвычайно важно, государь… Вы поймете, услышав это, что я больше расположен плакать, чем смеяться…

Генрих, несколько взволнованный, положил кости, встал и направился хромая – он в первый раз встал с постели – к амбразуре окна, где внимательно выслушал рассказ Сюлли о его свидании с королевой, об угрозах итальянца.

– Это все? – спросил он спокойно, когда Сюлли замолчал.

– Да, все, – ответил тот, удивленный этим спокойствием. – Я надеюсь, что ваше величество примете строгие меры. Это уже чересчур, надо положить конец… Дело идет не только о достоинстве короны, о государстве, о жизни, может быть…

Генрих печально улыбнулся.

– Завтра… может быть, мы подумаем.

– Завтра?..

– Увы! Мой бедный друг, я счастлив сегодня… Я чувствую, что здоровье возвращается ко мне… Дай мне насладиться спокойно моим счастьем… хорошие дни так редки!

– Но, государь, эта потеря…

– Они не посмеют… Они угрожают и только… Притом моя жизнь в руках Господа… Спокойствие, спокойствие прежде всего!

Он вернулся к своему месту у игорного стола, между тем как Сюлли, черты которого еще более омрачились, ушел, с отчаянием качая своей белой и голой головой.

X

Девять часов пробило на колокольне собора Парижской Богоматери.

Малый мост был почти пуст.

Дверь лавки под вывеской «Два ангела» тихо отворилась; женщина, закутанная в темный плащ, совершенно скрывавший ее стан, тихо вышла и, осмотревшись вокруг боязливо, направилась быстрыми шагами к центру города.

В то же время тень отделилась от стены напротив магазина и вышла осторожно, как бы боясь быть примеченной, на середину улицы.

Это был высокий и сильный юноша. Он колебался с минуту, осматривая окрестности.

– Это она, – сказал он голосом, дрожавшим от волнения. – Мариетта, в какое время!..

Он бросился бегом в ту сторону, куда пошла Мариетта.

Он скоро ее догнал, но, приблизившись, заметно замедлил шаги, шел на цыпочках, будто боялся к ней подойти… Два раза он был почти возле нее и протягивал руку, чтобы остановить ее за плащ… и каждый раз отступал.