Шайтан Иван 4

Тен Эдуард

Граф хрипло рассмеялся, и смех его звучал почти вызывающе.

— Владимир Николаевич, Пётр, человек, который презирает аристократов. Он судит людей по иным меркам, и ему глубоко безразлично, что о нём думает высший свет. В этом его сила и преимущество перед нами. Если свет отвернётся от него, он плюнет, повернётся спиной и даже не поморщится.

— И вновь вы правы, граф, — князь задумчиво провёл рукой по бархатной обивке кресла, его взгляд стал рассеянным, будто он разглядывал что-то в глубине памяти. — Скажу вам больше. Я стал замечать в Андрее странное пренебрежение

к сословным условностям. Как бы точнее выразиться. Он начал видеть тех, кто для нас всегда был лишь тенью: слуг, челядь, простой люд. И что удивительно, они отвечают ему тем же. Взглядом, жестом, готовностью служить не по принуждению, а по душе.

Он отхлебнул вина, словно давая собеседнику время осмыслить сказанное.

— А эти казаки, что ходят за Петром тенью? Головорезы, готовые перерезать глотку любому по одному его слову. Андрей рассказывал, будто вся их сотня живёт по какому-то дикому девизу: «Один за всех и все за одного». Словно не нижние чины, а братья по оружию.

Князь замолчал, его пальцы нервно постукивали по ножке бокала.

— Вы правы, Дмитрий Борисович, Пётр не прост. Ох, не прост. — Голос его понизился до шёпота. — Но знаете, что меня тревожит больше всего? На той церемонии, многие из присутствующих не столько презирали его, сколько прятали страх. За их напускным высокомерием сквозила опаска. Уж больно независим этот человек.

Он резко поднял глаза, встретив взгляд графа.

— Когда я случайно поймал его взгляд… Мне стало не по себе. В его глазах, ни тени подобострастия. Лишь холодная уверенность человека, который знает себе цену и не нуждается в нашем признании.

В камине с треском осели угли, и на мгновение комната погрузилась в полумрак.

— Что-то меняется, граф. И я не уверен, готовы ли мы к этим переменам.

Зимний дворец. Кабинет императора.

Император Николай Павлович сидел за массивным дубовым столом, его пальцы медленно постукивали по полированной поверхности. Взгляд, тяжелый и пронзительный, был устремлен на графа Нессельроде, главу министерства иностранных дел. Тот сидел, слегка склонив голову, рядом с Бенкендорфом, чье молчание казалось особенно зловещим.

У окна, спиной к комнате, стоял цесаревич Александр. Он не вмешивался в разговор, но напряженная осанка выдавала его внутреннее волнение.

— Как я понял из ваших пояснений, граф, — голос императора прозвучал низко, с едва сдерживаемым раздражением, — посол категорически отрицает свою причастность к покушению на наследника. Более того, он искренне недоумевает, с чего это мы вдруг возвели на него такое обвинение.

Последние слова прозвучали с ледяным сарказмом.

Нессельроде слегка подался вперед, его тонкие губы дрогнули в почти незаметной усмешке.

— Совершенно верно, ваше величество. Показания, выбитые из Чарльза Стенфорда под угрозой смерти, вряд ли могут считаться достоверными. Английский посол, граф Генри Баркли, подал официальный протест и требует немедленного освобождения своего сотрудника. Он настаивает, что это провокация.

Он бросил быстрый взгляд на Бенкендорфа, словно перекладывая на него часть ответственности.

Император

резко повернулся к шефу жандармов.

— Что вы молчите, Александр Христофорович?

Бенкендорф побледнел. Его обычно уверенный голос звучал глухо:

— Мы убеждены в причастности англичан, ваше величество. Но… доказательств у нас нет.

Тишина повисла в кабинете.

Император медленно откинулся в кресле, его лицо оставалось непроницаемым. Но, в этих холодных, стальных глазах, читалось нечто опасное.

— Значит, они смеются над нами. Вы свободны Карл Васильевич.

Нессельроде встал, почтительно склонился и вышел из кабинета, мягко прикрыв за собой дверь. В наступившей тишине цесаревич Александр неспешно подошёл к столу.

— Чему ты улыбаешься, Александр? — резко спросил император, его пальцы сжались в кулак так, что костяшки побелели.

— Простите, ваше величество, — наследник слегка наклонил голову, но в глазах всё ещё светилась едва уловимая усмешка. — Мне просто смешно. Полковник Васильев описал мне эту сцену ещё совсем недавно и почти слово в слово.

Он опустился в кресло, только что оставленное Нессельроде, и откинулся на спинку.

— Объяснись, Александр, — голос Николая стал тише, но от этого только опаснее.

Бенкендорф, до этого момента остававшийся в тени, слегка подался вперёд, его пальцы сомкнулись на ручках кресла.

— После покушения, Пётр Алексеевич, навестил меня по моей просьбе, — начал цесаревич, тщательно подбирая слова. — Мы обсуждали меры безопасности, а под конец он рассказал о допросе Стенфорда.

Пауза. В камине с треском лопнул уголёк.

— И что же? — император разжал кулаки.

— Он предрёк, нет, буквально разыграл передо мной весь сегодняшний разговор с графом Нессельроде. — Александр поднял глаза. — Его пассивность. Его преклонение перед «просвещённым Западом». Его нежелание видеть, что интересы России не в угождении венским кабинетам и другим представителям цивилизованной европы, а в силе и самостоятельности.

Бенкендорф резко вдохнул, его глаза сверкнули, но промолчал.

— Конечно, Пётр Алексеевич резок, — цесаревич смягчил тон, — и в политике он прямолинеен до дерзости. Но в его словах есть зерно. Зерно, которое мы, пожалуй, слишком долго игнорировали.

Тишина. Император медленно поднялся, подошёл к окну. Его удлинённая тень, легла на паркет чёрным клинком.

— Так вот как… — он произнёс это тихо, почти про себя. — Значит, даже простой казак видит то, что не желает замечать мой министр.

— Александр Христофорович, я хочу поговорить с этим пророком, немедленно, — произнёс император с угрозой в голосе. Александр растерялся, он не ожидал такой бурной реакции от отца и начал жалеть, что завёл этот разговор.

— Ваше величество может, отложить разговор на завтра? Без четверти десять.– Попытался смягчить императора Бенкендорф.

— Я сказал немедленно — слова Николая грохнули, как чугун об пол. Бенкендорф, повидавшись всякого, понял, что спорить с императором сейчас опасно. Николай посмотрел на шефа жандармов.