Шекспир, рассказанный детям
Шрифт:
о время воины между государствами Сиракузским и Ефесским был издан жестокий закон, по которому всякий сиракузский купец, явившийся в Ефе-се, подвергался смертной казни, если он не в состоянии внести за себя выкуп в тысячу марок.
Однажды на улице Ефеса был пойман старый сиракузский купец Егей. Его повели к правителю Ефеса, где он должен был или внести эту
Денег у Егея не оказалось. Но князь, прежде чем осудить его на смерть, захотел узнать историю его жизни и причину, побудившую его отважиться на въезд в Ефес, который стоил жизни всякому сиракузскому купцу.
На это Егей сказал, что смертной казни он не боится, потому что несчастья сделали ему жизнь ненавистной, но что самое ужасное наказание для него — это рассказывать все несчастные случаи его несносной жизни. Несмотря на это, он однако же начал свой рассказ следующим образом:
— Родился я в Сиракузах, и родители воспиты-– CED-вали меня так, чтобы я мог заниматься торговлей. Достигнув зрелых лет, я женился на одной девушке, с которой жил очень счастливо. Но однажды мне понадобилось съездить в Эпидамниум, и там дела задержали меня на шесть месяцев. По истечении этого срока я надеялся вернуться домой, но оказалось, что мне необходимо было еще пробыть там некоторое время. Тогда я послал за женой, и она, тотчас по приезде ко мне, разрешилась от бремени двумя сыновьями. Они так были похожи друг на друга, что невозможно было отличить их. В это же самое время хозяйка того дома, где остановилась моя жена, также разрешилась двумя близнецами, и они, как и мои, имели между собой разительное сходство. Так как родители этих мальчиков жили в крайней бедности, то я купил у них детей и воспитал их, чтобы они потом ходили за моими детьми.
г
л
Сыновья мои были очень красивые мальчики, и мать немало гордилась такими детьми. Так как ей очень хотелось поскорее вернуться домой, то я наконец согласился, хотя неохотно, и в один роковой день мы сели на корабль. Не успели мы еще отплыть и мили от Эпидамниума, как поднялась ужасная буря, которая так долго бушевала, что матросы, не видя возможности спасти корабль, пересели в лодку, чтобы спасти свою собственную жизнь. Нас же, несчастных, они оставили на корабле, каждую минуту подвергавшемся опасности быть разбитым вдребезги.
Отчаянные вопли моей жены и жалобные крики моих малюток, которые плакали не от страха, так как они не понимали опасности, а оттого, что видели слезы своей матери,— все это исполняло мое сердце ужасом за их судьбу, хотя я сам и не боялся смерти, и я придумывал всевозможные средства к их спасению. Наконец мне пришла в голову счастливая мысль: я привязал младшего сына к концу короткой и тонкой мачты, какими моряки обыкновенно запасаются на случай бури, а к другому концу я привязал одного их моих маленьких рабов; жене моей я велел привязать к такой же мачте моего старшего сына и другого мальчика. Таким образом, она взяла на свое попечение старших детей, а я младших, и мы поплыли с двумя мачтами, к которым были привязаны эти малютки. Мы как раз вовремя употребили этот маневр: если бы немного опоздали, то все неминуемо погибли бы, потому что корабль наткнулся на скалу и разбился вдребезги. Поддерживаемые этими легкими мачтами, мы довольно легко плыли по морю. Но, к несчастью, я не мог помогать моей жене, так как должен был заботиться о двух мальчиках, так что она с двумя другими скоро была унесена волнами далеко от меня. Но я скоро успокоился на ее счет, потому что на моих глазах ее взяли на свою лодку какие-то рыбаки (по моему предположению, из Коринфа). Я знал, что она была спасена, и мне оставалась теперь одна только забота: бороться с дикими морскими волнами, чтобы спасти дорогого моему сердцу сына и младшего раба. Вскоре и нас, в свою очередь, волны прибили к кораблю, и матросы приняли меня с радостью на корабль и благополучно привезли в Сиракузы, но с того времени я до сих пор не имел ни слуху ни духу о моей жене и о моем старшем сыне.
Мой младший сын стал теперь моим единственным утешением. Но когда ему минуло восемнадцать лет, он стал все более и более беспокоить-
ся о судьбе своей матери и брата и часто говорил мне, что он хочет взять с собой своего слугу, молодого раба, и отправиться искать их по свету. Наконец я нехотя дал
На этом закончил свой рассказ несчастный Егей. Князь чувствовал глубокое сожаление к судьбе доброго отца, который добровольно подвергался опасности из-за любви к своему пропавшему сыну. Он сказал, что охотно простил бы старика, если бы был уверен, что его собственное княжеское достоинство не пострадает от неисполнения законов, изданных им самим. Но все-таки, вопреки строгому закону, князь не приговорил Егея тотчас к смерти, а дал ему день сроку, чтобы тот попробовал выпросить или занять у кого-нибудь денег на выкуп.
Эта милость, казалось, не могла помочь Егею: не имея знакомых в Ефесе, он никак не мог рассчитывать, что какой-нибудь чудак даст ему взай-
мы тысячу марок. Без всякой надежды на помощь старик удалился под присмотром тюремщика.
Егей не сомневался, что у него нет знакомых в Ефесе, но он ошибался: ему угрожала опасность умереть, когда его младший сын, которого он так старался отыскать, а также и старший находились очень близко от него, в Ефесе.
Эти молодые люди носили оба одно имя — Антифалис, так как были поразительно похожи друг на друга; два раба их также была названы одним именем — Дромио. Младший сын Егея, Антифалис Сиракузский, которого старик пришел отыскивать в Ефесе, случайно приехал туда же в один день со своим отцом. Как сиракузский купец, он подвергался той же опасности, если бы ему не встретился один друг, который рассказал, что какой-то купец должен умереть за то, что очутился в этом городе; друг посоветовал Антифа-лису выдать себя за купца из города Эпидамниума. Антифалис согласился на эту хитрость, очень сожалея о судьбе несчастного соотечественника, хотя он и не знал, что это был его отец.
Старший сын Егея, которого мы будем называть Антифалисом Ефесским, в отличие от его брата Антифалиса Сиракузского, жил в Ефесе уже двадцать лет, и, владея большими богатствами, он легко мог заплатить выкуп за жизнь своего отца. Но Антифалис не имел понятия о своем отце; он был еще так мал, когда рыбаки спасли его вместе с матерью, и помнил только очень смутно об этом спасении, а об отце и матери у него не осталось ни малейшего воспоминания. Рыбак, который спас жизнь Антифалиса, его матери и молодого раба Дромио, тотчас после этого доброго дела разлучил
V.
J
л
детей с матерью, к великому горю ее, так как был намерен продать их.
Они действительно были проданы князю Мено-фону, знаменитому воину, который приходился дядей князю Ефесскому, он приехал в гости к своему племяннику и оставил мальчиков в Ефесе.
Антифалис очень понравился князю Ефесскому, и тот сделал его офицером в своем войске. Когда молодой человек отличился на войне своей храбростью и спас жизнь своему покровителю — князю, он был награжден за эту услугу: князь дал ему в жены богатую знатную даму в Ефесе; он жил со своей женой в этом городе (раб его Дромио находился у него в услугах), когда отец его прибыл туда же.
Простившись со своим другом, который посоветовал ему назваться купцом из Эпидамниума, Антифалис Сиракузский дал своему рабу денег, чтобы тот заказал в гостинице обед, а сам отправился гулять, желая осмотреть город и ознакомиться с обычаями жителей.
Дромио был очень веселый малый, и Антифалис в минуты грусти забавлялся его остроумными шутками, так что беседа их вовсе не походила на обыкновенный разговор господина с рабом.
Антифалис, оставшись один, начал грустить о том, что все поиски матери и брата были тщетны.