Шелковая императрица
Шрифт:
С тех пор он все же настаивал на том, чтобы она не встречалась с даосами. Но теперь сдался.
— Если я услышу о хорошем враче-даосе, клянусь вам, моя милая, я немедленно захочу взглянуть на него! — сказал император, запечатлев нежный поцелуй на лбу супруги.
В стремлении стать императором и получить в свои руки реальную власть в государстве, заняв место Гао-цзуна, У-хоу с каждым днем все больше презирала своего супруга. Но ей требовалась поддержка буддистов. До недавнего времени она не сомневалась, что получит ее, однако невозможность исполнить простое обещание, данное самому влиятельному из них, Безупречной
Расследование по поводу незаконного производства шелка уже привело к тому, что источник драгоценного материала, на который она рассчитывала, совершенно иссяк. Она не могла допустить явного провала этого расследования, ведь сама же его и возглавляла. Приходилось ждать и искать иные способы достичь цели.
Чтобы завоевать симпатии народа, так необходимые ей в дальнейшем, и попутно решить задачу с шелком, У-хоу добилась от императора издания нескольких прежде немыслимых указов. Новые правила поощряли разведение шелкопряда частным образом, давая бедным крестьянам шанс участвовать в императорском шелковом промысле, что вызвало негодование многих знатных семей.
Также теперь прямо за городскими стенами можно было увидеть поля, засеянные просом и ячменем, засаженные плодовыми деревцами, а кое-где и тутовником, утыканные сторожками и хибарками для инструмента, а еще недавно никто не смел использовать эти земли, их держали пустыми в военных целях, на случай обороны города. Этот указ заставил скрипеть зубами всех крупных сановников, а в первую очередь — старого генерала Чжана.
Но империя давно не вела серьезных боевых действий, народы на окраинах более или менее сохраняли верность Поднебесной, а военное сословие обрело привычку к праздному образу жизни. Великая стена превратилась в условную границу, а не реальный барьер на пути врагов.
У-хоу же эти обстоятельства интересовали мало. Ни о каких могучих захватчиках, способных угрожать империи, она не слыхала, а военных рассматривала как никчемных и вредных людишек, стоящих на пути задуманных грандиозных преобразований.
«Давать народу часть прибыли, получаемой государством» — вот на чем У-хоу решила построить свою политику, и ей все чаще удавалось находить за пределами императорского дворца тех, кто готов был ее услышать. По понятным причинам императрица не могла действовать в открытую, а ее передвижения и связь с миром за пределами императорского двора оставались весьма ограниченными.
Две столицы Китая — главная, Чанъань, и летняя, Лоян — к тому времени стали прекраснейшими городами мира.
Четырнадцать улиц пересекали Чанъань с севера на юг и одиннадцать — с востока на запад, по городу тянулся судоходный канал, его стены вместили 110 кварталов и два больших рынка. Вдоль центральных улиц стояли прекрасные дома, свидетельствовавшие о процветании их владельцев, принадлежавших к знатным торговым семьям и аристократии; там же находились государственные учреждения, содержавшиеся на собранные налоги и составлявшие «императорский город» к югу от дворца императора.
По образцу главной столицы был построен Лоян, через который также протекал судоходный канал длиною в семь
Сеть дорог и каналов начали строить еще при Цинь Ши-хуанди, первом императоре Китая, восемь с половиной столетий тому назад, и теперь они составляли гордость страны. В эпоху Тан все дороги содержались в прекрасном состоянии, а в самых оживленных местах их вымостили и расширили. В 608 году были выстроены новые водные пути, появился Великий императорский канал, связавший Лоян с северными землями, удаленными от летней столицы на три тысячи ли.
Это помогало наладить регулярные сборы налогов и доставку их в столицу, что составляло предмет особой заботы У-хоу. Занятая созданием образа покровительницы народа, особо нуждающихся и бесправных жителей империи, она добилась также издания указов, направленных на смягчение судьбы самых обездоленных. Она убедила императора выпустить эти смелые указы, воспользовавшись искусством соблазна, а его советников сразила аргументами, почерпнутыми из буддийского учения и других подходящих духовных текстов, где рассуждалось о милосердии. Заодно она добилась обязательного изучения буддистских сутр и даосских текстов в школах для государственных чиновников. С другой стороны, с подачи императрицы был введен налог на право строительства новых храмов, и этими деньгами управляла она лично.
Большая Колесница в итоге обрела еще большее влияние в Китае, и У-хоу завладела средством давления на нее: снижая сборы, она поддерживала буддистов; повысив, могла наказать их. Однако Безупречная Пустота не был человеком, которого легко одурачить. Он точно понял смысл нововведения.
— Вы можете рассчитывать на меня! — заверяла его императрица. — Чем могущественнее станет У-хоу, тем лучше будет чувствовать себя Большая Колесница в этой стране!
— Государство в итоге получит право даровать жизнь и смерть духовным учреждениям, одним из которых являемся и мы… Правильно ли это? — осторожно спросил настоятель из Лояна.
После подобного упрека императрица желала поскорее убедить его в своей милости обещанным подарком. Но забота о шелке на время отодвинулась в тень в связи с еще одним важным событием. У-хоу ожидала ребенка. От всего сердца она надеялась, что родится мальчик. В таком случае, как говорится, «дерево станет лодкой», — преимущества, что она получит в делах государственной важности, оправдают неизбежные несчастья, которые это может принести ее малышу Ли Ону, к сожалению, родившемуся слишком рано: он повзрослеет, пока она — еще в полной силе — будет занята воплощением своих замыслов.
Ребенок должен был появиться на свет, как она полагала, через семь месяцев. У-хоу еще не сообщила о беременности супругу. Слабость императора становилась все очевиднее. Уже несколько месяцев его здоровье ухудшалось, часто случались лихорадка и временный паралич лица. Однако это не подорвало его интереса к молоденьким девушкам, их непрестанно подбирала ему Служба женских покоев. Уже месяц император предавался утехам в объятиях юной персидской пленницы с длинными вьющимися локонами, перед красотой которых он не мог устоять. Слухи о новом увлечении Гао-цзуна широко распространились, о нем судачили повсюду, и У-хоу уже не могла слышать о персиянке без зубовного скрежета.